понедельник, 19 марта 2007 г.
четверг, 31 августа 2006 г.
Эхо Москвы. Без дураков -- еженедельная программа Сергея Корзуна
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем добрый вечер. И мой сегодняшний гость Артемий Андреевич Лебедев. Добрый вечер, Артемий.
АРТЕМИЙ ЛЕБЕДЕВ: Добрый вечер.
КОРЗУН: Человек, который, как выясняется, не любит коньяк, солнце и мини-юбки. Такой человек, несомненно, не мог жить в 60-е годы прошлого века. Вы ведь не жили, признайтесь честно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я там не жил.
КОРЗУН: И не хотели бы жить в то самое время?
ЛЕБЕДЕВ: Раньше хотел бы, в 60-е нет.
КОРЗУН: А раньше когда, в какие?
ЛЕБЕДЕВ: В 20-е с удовольствием. И в 19 веке бы с удовольствием жил.
КОРЗУН: А чего так? Чем вызывается?
ЛЕБЕДЕВ: В 60-е не было того, что сегодня не осталось. И я являюсь свидетелем этих останков и понимаю, что из сегодняшнего времени они неплохо выглядят.
КОРЗУН: Т.е. из шестидесятничества для Вас там ничего привлекательного нет абсолютно. За что солнце то не любите, хотя бы? Ну, я понимаю там еще мини-юбки можно не любить, коньяк можно не любить, хотя мы с Вами друг друга не поймем, наверное, и будем спорить. Но солнце…
ЛЕБЕДЕВ: Слепит в глаза. Нет других причин.
КОРЗУН: А очки темные существуют. В конце концов, стеклышко можно закоптить особым образом.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я ночной человек. Я всю жизнь жил с плотными шторами. И не знал, какой день на дворе.
КОРЗУН: А сегодня, какой день?
ЛЕБЕДЕВ: Понятия не имею.
КОРЗУН: Честно, что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Честно.
КОРЗУН: А кто Вас привел тогда на эфир в условленное время?
ЛЕБЕДЕВ: А мне позвонили за час.
КОРЗУН: И сказали, что пора идти.
ЛЕБЕДЕВ: И сказали, что пора идти.
КОРЗУН: Адрес. Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Ну, на самом деле в 60-е годы не жил. Пожалуй, самый юный не скажу, самый молодой персонаж этой программы до сих пор. Ведь, ну, возраст скрывать не будем, да. 75-м год рождения.
ЛЕБЕДЕВ: Да, 31 год.
КОРЗУН: Чего там, 31 год. При этом человек, который… А сколько стоит Ваш бизнес интересно, вот Вы достигли чего-то с точки зрения бизнеса?
ЛЕБЕДЕВ: Нельзя такой вопрос задавать, потому что бизнес оценивают в открытых акционерных обществах. Там, где компания торгуется на рынке. А частный бизнес никогда не говорит, сколько он стоит.
КОРЗУН: А у Вас нет желания поторговать Вашей компанией?
ЛЕБЕДЕВ: Абсолютно никакого. Меня вот бегущая строка по CNN не возбуждает на то, чтобы рассказать о своих достижениях.
КОРЗУН: А сам по себе бизнес возбуждает?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: Т.е. считать деньги, вкладывать их…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, не в этом смысле, конечно.
КОРЗУН: А в каком?
ЛЕБЕДЕВ: А в смысле дело меня возбуждает, а не бизнес, конечно.
КОРЗУН: Нет, ну, дело, понятно. Вы собственно позиционируетесь, как дизайнер, дизайнером и являетесь, собственно, как журналист…
ЛЕБЕДЕВ: Вот это собственно меня и возбуждает.
КОРЗУН: Дизайнер – любой самозванец, наверное. Не знаю, согласитесь с этим или нет.
ЛЕБЕДЕВ: Соглашусь. Я дизайнеров очень не люблю, так что Вы меня здесь с толку не собьете.
КОРЗУН: Нет у меня цели сбить Вас с толку. Вы просто потрепаться пришли сюда, в эту студию, больше ничего.
ЛЕБЕДЕВ: Вот я Вам честно треплюсь. Дизайнеров ненавижу.
КОРЗУН: Так, чем же занимается на самом деле Артемий Лебедев? Ну, давайте попробуем это узнать с одним из персонажей.
АНДРЕЙ КНЫШЕВ: Мы делали это вместе на квартирке у него еще на Полянке. И мастерски как бы он эту идею всю воплотил.
КОРЗУН: Чем Вы занимались и с кем Вы занимались в квартире на Полянке.
ЛЕБЕДЕВ: Я с трех нот не угадаю.
КОРЗУН: Не угадаете. Ну, Андрей Кнышев. тогда, значит, продолжение.
ЛЕБЕДЕВ: А, точно, точно.
А. КНЫШЕВ: И это был плакат моего вечера в центральном доме художника, где внизу шла информация во столько-то, во столько-то. Он висит даже у меня дома на двери. Печатали даже потом в какой-то типографии рядом с домом Горького. А просто потом как-то по взаимному согласию он сказал, можно я это доиспользую, потому что это как бы его рука-владыка. Там упущен был текст, что это фрагмент скульптуры авторы там Вутетич, Кнышев, "Скультура. Язык мой, друг мой".
КОРЗУН: Андрей Кнышев. Ну, на вопрос, что Вы делали там в квартире на Полянке и не известно с кем, немножко напряглись.
ЛЕБЕДЕВ: Да, мы с Александром делали плакат, который назывался "Куй".
КОРЗУН: Да, на этот плакат надо посмотреть, конечно.
ЛЕБЕДЕВ: Там вот этот персонаж Вутетич ковал свой язык.
КОРЗУН: Да, Андрею я задал вопрос, почему Вы еще не убили Артемия Лебедева за этот плакат. Потом выяснилось, что авторство там еще и принадлежит от части Андрею Кнышеву этого плаката.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, это никогда не скрывалось.
КОРЗУН: Исключительно только работа. Сами испытываете какие-то эйфорические ощущения, когда удается что-то придумать, или вот Вы, скорее, оформитель по Вашей деятельности?
ЛЕБЕДЕВ: Оформитель – это человек, который ничего не придумывает?
КОРЗУН: Придумывает, на самом деле?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, ну, какая разница, как назвать результат мозговой деятельности. У меня в день рождается очень много разных мыслей. Я их записываю на бумажке и на диктофон, в компьютерные файлы и т.д. Для меня этот процесс естественный. Можно сказать, что я постоянно под кайфом, вот в этой эйфории нахожусь.
КОРЗУН: А потом возвращаетесь вот к этим записям?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно.
КОРЗУН: Каждое утро просыпаетесь с утра в 6 часов 30 минут, как порядочный гражданин, начинаете просматривать записи, которые были сделаны накануне. Чертовщина, черт возьми. А вот из этого может что-то выйти, или как?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, на самом деле, я любые подобные процессы стараюсь технологизировать. И в данном случае не исключение. Я всю свою компанию заставил участвовать в этом процессе. И создал такую внутреннюю систему, которая называется "Мозг". И мозг - это то, куда любой сотрудник компании может залить любую свою мысль абсолютно. Это может быть, сценарий, или наблюдение, или пожелание, чтобы бутерброды были вкуснее, все, что угодно. Ну, и естественно там появляется куча вещей, которые отправляются потом в работу или на производство.
КОРЗУН: Это какая-то прозрачная чаша, открытая для записочек. Или файл, или что это?
ЛЕБЕДЕВ: Это мозг – интранет. Ну, это фактически сайт такой внутренний, который снаружи не виден. И каждый может туда, что хочет заливать и давать оценки своим соседям. Там есть две кнопки – "хорошо" и "плохо", на нашем языке.
КОРЗУН: Нормально. А кто нажимает эти кнопки?
ЛЕБЕДЕВ: Любой человек.
КОРЗУН: Правда? Да, и что и тогда появляется какой-то рейтинг…
ЛЕБЕДЕВ: Видно, какая идея самая популярная, какая – полный отстой.
КОРЗУН: И Вы что в серьезно верите, что рейтингом, голосованием народным можно добиться всерьез правильных результатов.
ЛЕБЕДЕВ: Ни в коем случае. Зато это очень хорошо показывает людям как бы с завышенным самомнением, объясняет, чего на самом деле они стоят.
КОРЗУН: Да, есть, конечно, такое желание перенести это на модель государства. Там голосуешь хорошо или плохо, выбираешь там по списку первый, тринадцатый или двадцать первый. Сами занимаетесь этим делом или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Каким?
КОРЗУН: А вот по списку там выбирать там в определенных местах…
ЛЕБЕДЕВ: А, там, где урны стоят?
КОРЗУН: Там, где урны стоят, там, где милиционеры охраняют.
ЛЕБЕДЕВ: Никогда. Игнорирую с детства.
КОРЗУН: А чего так?
ЛЕБЕДЕВ: Я просто не вижу никакого смысла в этом процессе.
КОРЗУН: Просто абсолютно никакого.
ЛЕБЕДЕВ: Вообще. Никогда в жизни не пойду на выборы.
КОРЗУН: Т.е. политика еще Вами не занималась. Это вторая часть выражения.
ЛЕБЕДЕВ: И я ей никогда не буду заниматься.
КОРЗУН: Ну, Вы ей не будете заниматься. Если Вы не занимаетесь политикой, политика занимается Вами.
ЛЕБЕДЕВ: Да, тогда я ей не нужен.
КОРЗУН: Тем не менее какие-то… Не политические. Вообще, на самом деле, разговор хотел повести через Ваши путешествия. Я знаю, Ваш лапедарный стиль, при ответе на вопросы разные. Почитал там разные интервью, понял, что это будет мне сплошная головная боль. Поэтому решил сделать для себя попроще и в общем, спросить, а там, где Вы описываете Ваши путешествия, там в общем как-то льется. Там и слова, одно за другое цепляются. Образы какие-то рождаются. Вот, например, Корея там одно, а Китай – другое.
ЛЕБЕДЕВ: Северная Корея.
КОРЗУН: Северная Корея, конечно. Ну, если бы не было интернета, чем бы занимались? Если бы не было дизайна. Это, кстати, один из вопросов, пришедших на сайт. Поэтому на авторство я тоже не претендую. Путешествовали бы, или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Я не знаю, путешествовал бы я, или нет. Я собственно сейчас выполняю свою пост пенсионную программу. Я решил не ждать старости, а начать путешествовать сейчас. А чем бы я занимался, я последний раз такой вопрос себе задавал еще когда только-только начинал заниматься дизайном и тогда я решил, что, наверное, я работал бы в каком-нибудь архиве и сортировал бы какие-нибудь карточки со словами. Или работал, если бы еще раньше, если еще до архивов, работал бы, наверное, каким-нибудь извозчиком. Мне бы это доставляло большое удовольствие. Но поскольку этого не случилось, я работаю дизайнером.
КОРЗУН: Солнце не досаждает в путешествиях?
ЛЕБЕДЕВ: Досаждает.
КОРЗУН: Да, и это самая большая проблема из тех, с какими приходится сталкиваться.
ЛЕБЕДЕВ: Но зато в путешествие – это необходимый компонент, потому что во время полярной ночи снимать тяжело.
КОРЗУН: Северная Корея, Китай, да много, другое путешествие в невесомость, какое больше всего запомнилось? Что для Вас путешествие? Это просто познание, какие-то новые краски для дизайнерской работы. Или это в какой-то степени не совсем же предпенсионная программа.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, а кто же может отказать пенсионеру получать удовольствие от поездки.
КОРЗУН: Отказать никто не может. Если пенсионер за свои деньги путешествует, не нарушая законов, не провозя с собой запрещенных предметов. При этом … В самолетах-то не страшно, кстати, летать?
ЛЕБЕДЕВ: После того, как я полетал на истребителе, нет, не страшно.
КОРЗУН: А что там было на истребителе? Этот тот самый, который в невесомость выводил?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, в невесомость там большой…
КОРЗУН: Там большой салон должен быть по идее.
ЛЕБЕДЕВ: Это я был вторым пилотом в самолете СУ-30.
КОРЗУН: Расскажите.
ЛЕБЕДЕВ: Типа как Путин.
КОРЗУН: Как Владимир Владимирович, да, знаем это. Не в одно и то же время?
ЛЕБЕДЕВ: Нет. Мне подарили на день рождения этот полет. И полчаса абсолютного безумия. Давали порулить. Делал бочку и т.д. И не стошнило при этом.
КОРЗУН: Да, здоровье отменное. Чем укрепляете здоровье?
ЛЕБЕДЕВ: Ничем. В данном случае так получилось. Мне выдали такой большой целлофановый пакет, что я решил его не наполнять.
КОРЗУН: Нет, ну, а если серьезно, более подробно как бы…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, главное, чтобы не стошнило в самолете, нужно позавтракать.
КОРЗУН: В самолете, это понятно. Наверное, каждый день не занимаетесь самолетом. Но вообще-то вот когда там встаете из-за клавиатуры, куда-нибудь направляете свои стопы там, в спортивный зал какой-нибудь, на велотренажер?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я против спортивный залов в городской черте, как факт.
КОРЗУН: Чем не нравится?
ЛЕБЕДЕВ: Сама идея ходить, поднимать гирю с специальное заведение мне кажется идиотической и глубоко ущербной. Тем более за деньги. Пойди, тумбочку поподнимай.
КОРЗУН: А если бы Вам доплачивали, ходили бы?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: И спортивных сайтов никаких не делали за всю Вашу длинную карьеру?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, нет.
КОРЗУН: Ну, это точно, это нелюбовь такая, значит, глубоко сидящая в Вас. Так, дальше. К автомобилям как относитесь, на чем прибыли сюда?
ЛЕБЕДЕВ: На автомобиле.
КОРЗУН: На автомобиле отечественной марки, наверное?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, отечественной марки мне как-то не довелось водить в своей жизни. Я вообще не люблю машины с ручной коробкой передач.
КОРЗУН: Автомат. А водите машину давно? Самостоятельно в общем или…
ЛЕБЕДЕВ: Я не переношу водителей и вообще любой вид прислуги, когда ее видно. Мне приятно, когда я прихожу домой, у меня помыта посуда. Это домработная функция меня совершенно устраивает. А видеть человека, который меня обслуживает, я не готов.
КОРЗУН: Поэтому постоянно за рулем?
ЛЕБЕДЕВ: Поэтому у меня водителей никогда не будет.
КОРЗУН: Ну, и подвергаете себя парковке машин в московских условиях, что совсем нелегкое занятие.
ЛЕБЕДЕВ: Я умею парковаться, я умею.
КОРЗУН: А, ну, наверное, высокая машина, "Джип", там, где можно спарковаться на бордюр. С высотой в полметра.
ЛЕБЕДЕВ: Можно, да, где угодно.
КОРЗУН: Какая машина, если не секрет?
ЛЕБЕДЕВ: Полуджип.
КОРЗУН: Полуджип? Это паркетный "Джип" или что? Или половина "Хаммера" половина чего-то?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, по паркету я ни разу не ездил, если честно на нем.
КОРЗУН: По паркету не приходилось. Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. А чего на журналиста то недоучились?
ЛЕБЕДЕВ: А я тут шел на факультет журналистики не ради журналистики, а потому что там было отделение рекламы, я думал, что буду заниматься ей. А когда туда пришел, оказалось, что все, кто ей хоть как-то занимался, давно ушли и создали свои рекламные агентства. А те, кто ничего не умел, остались там.
КОРЗУН: Собственно, так и перестали ходить, и все обучение на этом закончилось?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, одним из стимулов уйти оттуда послужило то, что я, поскольку вместо журналистики приносил образцы дизайна в качестве курсовых работ и говорил, что это я работал в изданиях, какая разница, как выглядит результат моего труда. Одна из учительниц, посмотрев на очередной журнал, который я сверстал и принес в качестве работы, спросила: какой гонорар взял? Я говорю, ну, вот там 800$. Что было явно 5 ее зарплат на то время. И вообще можно было жить там год на эти деньги в начале 90-х. Она говорит: а чего так мало? И я понял, что, может быть, это была последняя вменяемая женщина на всем факультете журналистики. И понял, что там задерживаться, в общем-то, не нужно.
КОРЗУН: Ну, а какое-то высшее образование получили или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: И в армию не пошли после этого.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не пошел.
КОРЗУН: Просто вот так манкировали. А сейчас уже до 27 призывной возраст, да?
ЛЕБЕДЕВ: А сейчас уже поздно меня звать.
КОРЗУН: Поздно звать. А если бы хотели учиться чему-то, вот организованно, в коллективе, чему-нибудь учились бы или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Т.е. по-вашему, человек должен достичь и пройти все ступени этой лестницы сам.
ЛЕБЕДЕВ: Для себя я выбрал именно такой путь. И я не могу не учиться нигде, где сидит еще один человек, на которого кто-то будет тратить время. А я буду сидеть и зевать.
КОРЗУН: А учить можно при таком раскладе или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Меня можно.
КОРЗУН: Вас можно. А Вы можете учить?
ЛЕБЕДЕВ: Могу.
КОРЗУН: Т.е. учиться нет, а учиться самостоятельно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я учусь, просто для этого мне не нужно вот вся атмосфера учебного заведения. Картошки у меня се равно не было. А меня заставляли ходить на физкультуру. И вместо этого мне давали перейти на второй курс. Ну, т.е. зачем все это нужно?
КОРЗУН: Подождите. А это для меня, если 75-й год, там где-то 85-й и прочее. Пионером то были хоть, нет, галстук носили?
ЛЕБЕДЕВ: Я даже чуть было не стал комсомольцем.
КОРЗУН: Да что Вы. И что же Вам помешало?
ЛЕБЕДЕВ: Мне сказали… Это был как раз вот тот переломный год, когда комсомол развалился. И я решил пойти среди первых и узнать, а как туда нужно попадать. И мне сказала моя классная руководительница, что нужно сделать доброе дело и описать его. Т.е. какой-то бланк выдавали для описания доброго дела. И я сказал, что все, до свидания.
КОРЗУН: И что, на добрый дела не способны что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, просто я не готов их описывать в отчетной форме.
КОРЗУН: Нет, ну, а старушек-то через дорогу перевести, или девушке в мини-юбке, которую Вы не любите, дорогу уступить.
ЛЕБЕДЕВ: Я не стал об этом рассказывать классной руководительнице. И ровно по той же причине в пионеры я попал в самую, самую последнюю очередь, потому что нужно было учить клятву, а я не хотел.
КОРЗУН: Ну, галстук удалось хоть поносить то?
ЛЕБЕДЕВ: А мне не давали его не носить, конечно. А чем еще авторучку то было вытирать?
КОРЗУН: Чернила красные что ли были? Чтобы записи в дневнике исправлять.
ЛЕБЕДЕВ: А никто не ругал за грязный галстук. Никогда.
КОРЗУН: За грязный галстук это да, это я помню, и в наше время никто не ругал. Вот тут Владислав, журналист из Перми утверждает на сайте, что Вы никогда не отвечаете на вопросы журналистов. Ну, он журналист, ему можете не отвечать, а я не журналист, я ведущий программы, поэтому мне ответьте. Почему не отвечаете на вопросы журналистов.
ЛЕБЕДЕВ: Я отвечаю на вопросы журналистов, но я стараюсь не давать интервью.
КОРЗУН: Сегодняшний случай, стало быть, исключение.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, мы же с Вами трепемся…
КОРЗУН: А, трепемся, это не интервью, я забыл то, что сам наговорил. Ладно. Про личную жизнь тут спрашивают Вас. Да, на самом деле, я встречал, что у Вас четверо детей. Вы женаты, это все правда?
ЛЕБЕДЕВ: Можно так сказать.
КОРЗУН: Можно так сказать. Подробностей не будет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Ну, про родственные отношения спрашивают. Ну, собственно, Татьяна Толстая, которая была у нас в эфире, уже сделала признание, что Вы ее сын, поэтому это лишний раз прозвучит в эфире. Кстати говоря, кто кого поддерживает больше в жизни. Потому что Татьяна…
ЛЕБЕДЕВ: Пока еще оба молодые
КОРЗУН: (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) волноваться по большей части. Сказала, что без Вас было бы сложно, наверное. Насколько Вам важны вот родственные отношения в семье? Собираетесь ли таким достаточно широким кругом?
ЛЕБЕДЕВ: Не, мы, конечно, собираемся. У меня родственников полно. Одних двоюродных братьев и сестер 19. Так что есть с кем пообщаться, если что. А так семья совершенно никакой не играет роли в моей работе. Это абсолютно два разных мира. Я семью не пускаю на работу ни в каком виде и не под каким соусом. Даже четвероюродного родственника никогда бы не взял к себе в студию.
КОРЗУН: Только два мира у Вас, или еще какие-то есть параллельные? Путешествия, это мир работы, мир семьи или что? В скольких мирах живете?
ЛЕБЕДЕВ: Два мира, два овира. Я не знаю, сколько еще миров. Это два основных.
КОРЗУН: Артемий Лебедев. "Для чего Вы разрешили своим сотрудникам курить на рабочем месте", - спрашивает Гриша Академический.
ЛЕБЕДЕВ: Я никогда не запрещал. Поэтому вопрос мне не очень понятен. А когда издали федеральный закон о запрете курения на рабочих местах, то присутствующий здесь Норвежский Лесной, работая в то время у меня, написал пресс-релиз с моей гендиректорской, так сказать, подачей о том, что у нас вся студия становится курилкой, а в курилке можно курить. И курилку мы оборудуем компьютерами, клавиатурами, креслами, т.е. у нас, на самом деле, нет рабочего места. У нас вся студия, это курилка.
КОРЗУН: Т.е. я могу не спрашивать. Вы сами курите. И с какого возраста? И как Ваши родители относились к этому.
ЛЕБЕДЕВ: Я забыл их как-то спросить об этом. Я курю с 16 лет.
КОРЗУН: А они забыли спросить, зачем закурили. С 16 лет?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: А что курите?
ЛЕБЕДЕВ: "Житан свастюм".
КОРЗУН: Это реклама.
ЛЕБЕДЕВ: Это не реклама. Потому что эти сигареты все равно не рекламируют.
КОРЗУН: Да. Блонг, те, которые…
ЛЕБЕДЕВ: Но не копораль.
КОРЗУН: Да, они так покруче будут. Хорошо. Все к путешествиям никак не можем, на самом деле. Может, и не надо. Ну, самое запомнившееся путешествие помимо вот полета на истребителе, из тех стран. Я видел у Вас в списке и Южная Африка, и Таиланд, и много чего еще.
ЛЕБЕДЕВ: Я собираюсь поехать… Нет, Таиланд пока нет. Я собираюсь поехать в Свазиленд…
КОРЗУН: В Свазиленд точно.
ЛЕБЕДЕВ: И посмотреть там на праздник тростника. Это когда их король выбирает себе невесту. И выходит 15000 голых девок без лифчиков на главную площадь страны, и он из них себе выбирает жену очередную.
КОРЗУН: А Вы на кого при этом будете смотреть, на голых девок или на короля?
ЛЕБЕДЕВ: А мне кого покажут интересно. Я туда еду, чтобы посмотреть, почему я точно никогда в жизни не хочу участвовать в тендерах.
КОРЗУН: Т.е. никогда не было и не будет?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, вот после этого точно не должно быть. Я прямо привезу документальное свидетельство точно, почему это не ко мне.
КОРЗУН: Артемий Лебедев в программе "Без дураков" на радио "Эхо Москвы".
ВОЛАШ: Мы выбрали студию Лебедева, когда интернет был маленький, и все мы были маленькие. Тогда я нанимал 5 человек, студия Лебедева состояла из одного Артемия Лебедева. Это был 1996 год. С тех пор прошло уже, сколько, 10 лет. Это целая жизнь. Это как брак. Тогда это было увлечение, а сейчас у нас любовь. И много-много совместных детей, проектов на Яндексе сделанных. Поэтому мы давно и надолго.
КОРЗУН: Господин Волож.
ЛЕБЕДЕВ: Это Волож, да.
КОРЗУН: Это был из первых проектов, да, Яндекс? Яндекс, потом ya.ru. Вот что связывает, если можно чуть подробнее.
ЛЕБЕДЕВ: Он был не из первых. Связывает естественно давнишние отношения, большая любовь, такая уже зрелая семейная жизнь, совместная, с бытом, со всеми делами, которые мы успешно пережили. И уже каждому все равно, кто какой стороной вилки ставит сушиться, вверх острием, или вниз.
КОРЗУН: Но продолжаете принимать участие в этом проекте?
ЛЕБЕДЕВ: Естественно.
КОРЗУН: Как-то поддерживаете его?
ЛЕБЕДЕВ: Все, что видно на Яндексе так или иначе сделано с нашим участием.
КОРЗУН: Самый любимый проект? Ну, не раз, наверное, этот вопрос завали. Наверное, свои какие-то. И чего у Вас так много их, этих проектов собственных. Какую страницу не открой, там Лебедев, там Тема, там еще чего-то. Чего так много?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, это если Вы ходите по моим сайтам, тогда Вы видите мою подпись. Я считаю, что любая работа должна быть подписана обязательно. А любимый проект естественно это студия.
КОРЗУН: Студия, или тот, который дизайн…
ЛЕБЕДЕВ: Студия – это собственно моя компания, которая называется "Студия Артемия Лебедева" – это мой самый любимый проект.
КОРЗУН: Т.е. это не интернетовский проект, а вообще любимый проект.
ЛЕБЕДЕВ: Да, я ж не только интернетом занимаюсь.
КОРЗУН: Как отбираете сотрудников?
ЛЕБЕДЕВ: Ой, это такой сложный процесс такой многогранной дистилляции и фильтрации и т.д. и возгонки с учетом фэйс-контроля, интеллектуального контроля и т.д. и т.д. Естественно просачиваются разные в результате, но, в общем, наша задача, пустив давление, и под большой температурой оттуда чтоб золото капало.
КОРЗУН: Ну, разные фракции там, которые соответственно этому мешают, они просто удаляются. Это те, которые образуются при возгонке. А кто возгоняет, кто самогонный аппарат ручку то крутит, или там со спиртовкой внизу. Или на газу все это делается, спасибо Газпрому.
ЛЕБЕДЕВ: Когда-то был я один, а потом у меня появились коллеги, которые мне помогают.
КОРЗУН: Что сейчас нравится больше… Сколько человек, кстати, в Вшей студии?
ЛЕБЕДЕВ: Сейчас 172.
КОРЗУН: 172 человека. Большой коллектив. И уже, наверное, на, ну, так одноколенно, одноуровневого, наверное, руководить не удается. Или удается?
ЛЕБЕДЕВ: Не удается. Это и не нужно, главное. Потому что человек… Даже если бы у меня была возможность в течение дня встретиться с каждым из 172, то я в общем, я бы с последним заканчивал уже за полночь. Просто здороваться даже. Не говоря уже о том, чтобы чего-нибудь обсудить. Естественно, каждый должен заниматься своим делом. И есть отделы, в которые я в принципе никогда не захожу и не вмешиваюсь. Например, в бухгалтерию.
КОРЗУН: Ну, бухгалтерия – это вещь святая. В нее вмешиваться, наверное, и не стоит, если нет математического образования, и особой бухгалтерской смекалки. Но тем не менее, наверное, и штат творческих сотрудников тоже не все под Вашими перстами. Тем более путешествия…
ЛЕБЕДЕВ: Не все. У нас работает 50 дизайнеров. И из них я занимаюсь только теми, кто делает промышленный дизайн. Я целиком все курирую, и графический дизайн тоже все курирую. И немножко интернет еще себе оставил.
КОРЗУН: Рассказывают байки, что Вы можете заплатить дизайнеру, за работу, которая не понравилась заказчику, но понравилась Вам.
ЛЕБЕДЕВ: Да, если он сделал он очень хорошую работу. он получает премию, не зависимо от того, что сказал клиент. Потому что клиент никто в этом вопросе.
КОРЗУН: Т.е. Вы единолично решаете этот вопрос со своими людьми. И Вам на это денег не жалко, как бизнесмену.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не могу себе позволить, чтобы клиент определял моральное здоровье и вообще определял воспитание тех людей, с которыми я работаю. Потому что если клиент будет голосовать за работу, тогда человек начнет работать на клиента. Дизайнер, он перестанет меня слышать, он будет говорить: это продается. А мне этот аргумент просто вызывает немедленное желание дать в репу. Мало ли чего продается.
КОРЗУН: Т.е. Вы в принципе против вот рыночных отношений в этом плане. Не считаете, что клиент всегда прав.
ЛЕБЕДЕВ: Я считаю, что клиент всегда не прав, но дело не в этом.
КОРЗУН: Но с ним можно мириться иногда, да, если он платит.
ЛЕБЕДЕВ: Задача, просто клиенту должен продавать не дизайнер. Клиенту должен продавать человек, который отвечает за продажу.
КОРЗУН: Но тем не мене, по-моему, кто-то Вас спрашивал, по-моему, из серии вопросов из интернета, нет вру, в другом каком-то месте было. Почему Яндекс желтенький, а не зелененький, или еще. А Вы ответили, что это, ну, фирменный знак, собственно Яндекса. Это его цвет. И в этом смысле менять ничего не будете.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, конечно, не буду. Я как придумал когда-то желтенький для них еще…
КОРЗУН: А, т.е. это Ваша идея собственно желтенький был.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно. Я Яндекс делаю с дня номер ноль. Вот с момента, когда там гомозиготность началась, вот с самого, самого первого.
КОРЗУН: Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость в программе "Без дураков". И еще одна заготовка от человека, который, ну, Вам тоже, я надеюсь, хорошо знаком. Зовут его Антон.
АНТОН НОСИК: Артемий Лебедев – это главный дизайнер русского интернета. По некоторым сведениям так же и русского оф-лайна. А пользоваться им очень легко, его нужно заинтересовать в том, что он делает. Когда ему что-то интересно, он может горы своротить.
КОРЗУН: И бесплатно приходилось работать, да?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно.
КОРЗУН: Антон Носик для тех, кто…
ЛЕБЕДЕВ: Антон Носик. Собственно, когда мы в первый раз с ним столкнулись, эта работа была для него абсолютно бесплатна. За него заплатили другие.
КОРЗУН: А можете вообще взяться за что-то, что не принесет Вам совершенно никаких денег. Уйти вот в такое отшельничество.
ЛЕБЕДЕВ: Это не отшельничество. Могу и берусь. Я знаю, как на бесплатном можно в конечном итоге заработать.
КОРЗУН: А как можно заработать на бесплатно. Расскажите тогда. Может быть, кто-нибудь другой воспользуется.
ЛЕБЕДЕВ: Да, с удовольствием делюсь этим советом. И каждый раз недоумеваю по поводу того, как люди, услышав это мое описание, начинают негодовать. Совет очень простой. Если ты ничего не умеешь, и тебе нечего показать, но ты очень хочешь заниматься, возьми и займись. Я начал именно так. Когда я решил, что я дизайнер, а мне просто и слово понравилось, и вроде как что-то такое было тепленькое вокруг всего этого, при том, что никакого дизайнера не было и никаких дизайнеров я не знал, вообще ничего не было. Я решил, что для того, чтобы продавать как-то свои будущие услуги, я должен людям показать, а чего собственно я умею-то. Я сделал выдуманное портфолио. Тогда еще не было интернета никакого. Тогда только вот был принтер и бумага. И напридумывал всяких компаний, сделал им логотипы, напечатал им всякие визитки, назвал их там какой-нибудь Константинопольский Егор Семенович, адрес такой-то, Большая Тульская, 28, строение 1. Звучит все очень убедительно. Компания такая-то. НПО "Энергия", там я не знаю, НПО "Контакт". Все это оформил. И стал показывать людям. Что у меня есть. Они говорили: о, отлично, давай мы у тебя тоже закажем. Ну, давай, ты у меня тоже закажешь. Они заказывали, я вынимал мифические работы из портфолио. Оставлял настоящие. Теперь у меня в портфолио есть все, кто вообще только бывает. Этот способ работает всегда. Только им не хотят пользоваться.
КОРЗУН: Но им воспользовался Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость на радио "Эхо Москвы" в программе "Без дураков". Вы еще и придумываете, да, всякие вещи, не только дизайнерские. Или это дизайнерские? Вот спрашивает в частности, когда выйдет знаменитая трехкнопочная клавиатура. И вообще много вопросов по судьбе того, что было заявлено на Ваших сайтах различных. И все ли оно выходит? Что это за трехкнопочная клавиатура?
ЛЕБЕДЕВ: Мы постепенно по каждому проекту, из которых заявлено, если не обозначено, что это концепт, мы постепенно обнадеживаем людей, выпуская все то, что мы обещали. Трехкнопочная клавиатура – это часть большого проекта большой клавиатуры, которую я придумал, на самом деле, еще когда учился в школе. У меня есть одноклассники свидетели. Только тогда, это было, ну, клево, Темыч, ну, э-э-э-, придумал клавиатуру. Ну, вот и сиди дальше. А сейчас эта клавиатура находится в производстве, и мы ее делаем на Тайване. Трехкнопочная версия уже собственно произведена. И вот последние дни она рассылается по всему миру. И тем, кто ее купил, можно интернете уже посмотреть ее видео и ее фотографии, которые получили рецензенты первым делом.
КОРЗУН: А в чем ее суть, если по простому сказать? В ней всего три кнопки или что?
ЛЕБЕДЕВ: В маленькой клавиатуре всего три кнопки. Естественно для того, чтобы писать мое любимое слово. Это было первое решение, которое пришло в голову.
КОРЗУН: Т.е. это слово и обозначено там…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, оно там не нарисовано, каждый может написать его сам. Потому что смысл всей идеи этой клавиатуры в том, что в каждой кнопке находится дисплэй. Т.е. не нужно клеить никаких наклеек. Вот здесь вот стоит передо мной клавиатура. Здесь вот черные английские и красные русские буквы написаны. А там можно сколько хочешь букв. Любые алфавиты. Хочешь иврит, хочешь там санскрит. Хочешь все, что угодно, хочешь ноты, хочешь картинки. Клавиатура показывает все то, что в данный момент можно с ней сделать. Нажимаешь клавишу подъема каретки, у тебя становятся буквы прописные.
КОРЗУН: Ну, т.е. для тупого, типа для меня, объясните, там что-то джойстик что ли действует. Или что? Выбор языка…
ЛЕБЕДЕВ: В каждой кнопке монитор.
КОРЗУН: В каждой кнопке монитор.
ЛЕБЕДЕВ: А об остальном Вам не надо думать.
КОРЗУН: И другими кнопками. Или что эта кнопка? Вы водите пальцем, как Вы выбираете? Что на мониторе?
ЛЕБЕДЕВ: В каждой кнопке монитор. Каждая кнопка наживается. И является кнопкой. И в ней внутри вместо наклейки поганой настоящий монитор, который светится.
КОРЗУН: А выбор то шрифта, языка и прочее, как осуществляется?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, так же как обычно. Вы переключились на кнопку, у Вас все буквы на клавиатуре стали русскими.
КОРЗУН: А, просто вот…
ЛЕБЕДЕВ: Просто так. А переключились Вы фотошоп, у Вас вместо букв нарисованы инструменты. А допустим. Вы работаете наборщиком нот. И у Вас вся клавиатура становится нотным станом. Вы это набираете.
КОРЗУН: Чего, любопытно.
ЛЕБЕДЕВ: В России эту идею никто практически не оценил. Единственный раз пришло снимать интервью НТВ, и то, только потому, что они прочитали на таком сайте "Ананова" о том, что русские ученые изобрели новый вид клавиатуры. Тогда НТВ прибежало. До этого им было все равно.
КОРЗУН: Телевизор то смотрите, или н мониторе только то, что в интернете происходит.
ЛЕБЕДЕВ: Газет, журналов не читаю, в принципе.
КОРЗУН: Но радио слушаете, я знаю точно.
ЛЕБЕДЕВ: Радио слушаю в машине.
КОРЗУН: В машине, да. Поскольку лишь одно средство массовой информации удостоилось отдельного упоминания на Вашей сайте в рубрике то ли… (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) то ли ненавижу.
ЛЕБЕДЕВ: Да, больше всего на свете я ненавижу.
КОРЗУН: Есть такое. Есть там радио "Эхо Москвы".
ЛЕБЕДЕВ: Но там не все радио, а только передача "Во саду ли, в огороде". От которой меня просто трясет, у меня эпилептический припадок начинается.
КОРЗУН: А чего так? Нет, вообще там много от чего трясет, да.
ЛЕБЕДЕВ: Это особая передача.
КОРЗУН: Вы культивируете в себе то, чего не любите? Могли бы просто не обращать внимание. Ну, чего там суши. Ну, не нравится суши, не нравится. Не нравится коньяк, не нравится. Не нравится мини-юбки, ну, прошел мимо, не заметил.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, когда я опубликовал этот список, естественно я получил кучу комментариев. И до сих пор получаю, каждый день мне пишут какие-то люди, которых возмущает сам факт того, что я составил список того, что я ненавижу.
КОРЗУН: Нет, ну, конечно. Не Вы первый, извините, конечно, Артемий, но Высоцкий там даже написал, там я не люблю много чего.
ЛЕБЕДЕВ: Вот, меня наличие этого списка совершенно не раздражает, не мешает мне жить ни одной секунды. Потому что если на самом деле посмотреть, чего осталось, там остался весь мир, собственно говоря. Ну, подумаешь, суши с коньяком я выкину, ну, и что.
КОРЗУН: Да, ну, там и текилу и многое другое. У меня вопрос в другом. То, что Вы пишите, Вы это выбрасываете из сознания, или наоборот, Вы это пишите, как запись для того, чтобы это культивировать и вот в себе как бы это переживать постоянно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я честно, бывают вещи, которые я из этого списка принимаю. И тогда я стираю их оттуда. Вот, а коньяк я так начал пить.
КОРЗУН: А вот на люблю там только дверца нарисована с характерным сердечком. Там посередине. О чем бы это говорило. Это что значит?
ЛЕБЕДЕВ: Это значит, что подсматривать нельзя.
КОРЗУН: А это просто подсматривать. Т.е. тоже не любите, как когда чужой мои читает письма, подглядывая… Ой, уже забыл. Надо же, давно не слушал. Это, кстати, надо Владимира Семеновича послушать надо будет. Там целиком радио "Шансон", кстати. Есть какие-то исключения из репертуара радио "Шансон"?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Нет, никакое.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не могу вообще. Даже в шутку не получается.
КОРЗУН: Да, а музыка какая сопровождает Вас по жизни?
ЛЕБЕДЕВ: Без слов.
КОРЗУН: Би-бип. Так пришел. Новое сообщение ICQ,
ЛЕБЕДЕВ: А у нас ICQ запрещено.
КОРЗУН: Да, а почему?
ЛЕБЕДЕВ: А потому что это вещь, которая… она жрет мозг. Это вещь, которая отвлекает от работы и человек, переключаясь туда, он, во-первых, начинает выстраивать совершенно неправильную ментальную модель того, как он интерактирует с собеседником. И ему кажется, что это настоящее общение. Проверить надо то, что это не настоящее общение, очень просто. Надо открыть полугодовой давности транскрипцию своей беседы и понять, что там вообще ничего не ясно. Т.е. с кем ты, о чем говорил, и что ты имел в виду, ты уже вспомнить не можешь. Потому что в момент общения у тебя была эмоция. Ты, допустил, себя на то, что, а сейчас я разговариваю с девушкой красивой, и начинаешь с ней так общаться. А потом, когда проходит время, из текста это никак не следует. Потому что это какие-то отрывочные мычания, совершенно бессмысленные. Плюс обиды, которые стоятся на пустом месте. Потому что человек, сидящий в ICQ, ему кажется, что собеседник-то с ним общается. Это такой сурогат общения. И он начинает обижаться, если тот в туалет отошел, скажем. Если человек не отвечает три минуты, то сразу, эй, привет, чего ты молчишь? Ты что обиделся что ли? Все, я с тобой больше не разговариваю. А ничего не произошло за это время. Тот человек на компьютере вообще не обязан быть на связи. Та же самая проблема существует с телефоном. Я рассчитываю в какой-то момент вообще отказаться от телефонной связи и быть на проводе только тогда, когда мне это нужно. Выкинуть мобильный телефон в принципе. Люди звонят, думая, что если они до меня дозвонились, я с ними уже готов разговаривать. А это не так.
КОРЗУН: Ну, есть там кнопочка "выкл". Можно ее выключить, наверное. Энергосберегающая еще технология. Батарейка еще целее будет.
ЛЕБЕДЕВ: Да, но люди будут раздражаться, как это "абонент временно недоступен"?! Что с тобой случилось? Тебе будут звонить, переживать, самолет ли со мной не упал ли?
КОРЗУН: В метро едет по дальней линии, куда еще не провели современных сотовых операторов. В метро то едите вообще?
ЛЕБЕДЕВ: Я хожу в то, которое еще не построено.
КОРЗУН: Это в какое, интересно?
ЛЕБЕДЕВ: Вот сейчас был, например, где продолжают Крылатскую ветку, смотрел. Там тоннель новый копают, двойной. Где сверху машины, а снизу поезда.
КОРЗУН: А, ну, да, у Вас же еще сайт Московского метро. Я об этом чуть не забыл.
ЛЕБЕДЕВ: Да, а это к вопросу о бесплатных проектах.
КОРЗУН: Да, это бесплатный что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Бесплатный. Но он и метро не принадлежит. Это мой проект. Я просто взял его и сделал. Потому что единственная вещь, которую я запомнил про журфак, нам объясняли на какой-то очередной теории журналистики, что у журналиста темы валяются под ногами. Мне эта фраза очень понравилась. Я вспомнил, что под ногами находится метро. Сел и сделал этот сайт. Тогда метро было никому не нужным в принципе. Ну, что это, засранный кафель и бомжи. Больше там нет ничего. И все стараются его избегать. Первым делом купить себе машину. Что это за транспорт. А я люблю такой миф про метро. Сделал сайт на черном фоне, у меня там людей нет никаких, ничего. И никаких актуальных новостей ни в коем случае. И про Дмитрия Гаева ни слова.
КОРЗУН: Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Ну, что, отдать Вас, что ли, на растерзание слушателям. Напомню телефоны, сбросив предварительно, наверное. Так телефоны наши прямого эфира 783-90-25, или 783-90-26. Набирайте, здесь совершенно живой, и вполне здоровый, даже временами улыбающийся Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Если хотите задать ему вопрос. Пока задавайте Вы, я пока посмотрю, что у нас есть на сайте. Добрый вечер, мы слушаем Вас. Кто Вы и откуда?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Алексей. Я звоню из Подмосковья. Ну, не вопрос, реплика скорее. Я видел в интернете фоторепортаж из Северной Кореи. Злой Вы, Артемий.
ЛЕБЕДЕВ: Да, это мой репортаж, и…
АЛЕКСЕЙ: Злой Вы.
ЛЕБЕДЕВ: А, злой я?
АЛЕКСЕЙ: Да.
ЛЕБЕДЕВ: А, т.е. Вы любите Северную Корею. И Вам близок тот строй, который мне удалось запечатлеть, пока он еще не развалился.
АЛЕКСЕЙ: Нет, я не был никогда. Хотел бы побывать. Но мне кажется, те вещи, которые описаны и как они описаны, их можно и в Москве найти.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, можно. А Вы думаете, что я Москву какими-то золотыми красками описываю. Или говорю, что, кто в Москве не бывал, красоты не видал? Вы в чем меня пытаетесь обвинить? Г*вно везде.
АЛЕКСЕЙ: Я не видел, как Вы Москву описываете, но мне кажется, если Вы все так описываете, ну, злой Вы.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, значит, я злой. Ну, хорошо. Это, в общем, никак меня не оскорбляет.
АЛЕКСЕЙ: Знаете, Артемий, здравствуйте. Во.
ЛЕБЕДЕВ: Добрый день.
КОРЗУН: Поговорили хорошо. Вы вообще себя ощущаете себя, как человека доброго, равнодушного, злого? Это тема для того, чтобы поговорить. Вот какой Вы в отношениях, ну, не знаю, с сотрудниками, с близкими людьми?
ЛЕБЕДЕВ: Я авторитарный, субъективный и злой, и циничный.
КОРЗУН: Что Вас больше всего водит в злобу?
ЛЕБЕДЕВ: Тупость – это главное топливо просто. Как в Северной Корее ездят такие грузовики с газогенератором на дровах т.е., там такая бочка стоит, туда кидают поленья, и грузовик этот 20 км в час едет. Вот в меня так же тупость забрасывается и пыхчу.
КОРЗУН: Ну, это значит, я не досмотрел все. Что действительно там такие грузовики?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: А что больше всего поразило? Вот в сравнении, ну, не знаю, с Россией?
ЛЕБЕДЕВ: Я никогда не жил в 50-е годы, но я увидел там такой колхозный Советский Союз 1951 года, скажем. Вот это абсолютно Северная Корея. Но только местами встречаются такие брежневские 9этажки, или 16этажки. А так в основном там просто ничего нет. Это вот то самое, чего было в моем детстве. То, что кусками только помню. Пустые прилавки, еще в которые иностранцев не пускают. Иностранец же не мог просто так пойти по советским магазинам. В Советском Союзе он, наверное, еще теоретические мог бы слинять из-под надзора, если он бы там переоделся в ушанку. Он хоть похож на русского. Иностранец от русского ничем не отличается. Европеец. А в Северной Корее этнический состав абсолютно на 100% гомогеничен. Т.е. там все только корейцы. И ты заметен за километр. Во-первых, потому что ты высокий, а они все низкие, тебе по пупок примерно высоты. А во-вторых, потому что у тебя вид другой. Поэтому тебя отлавливают, если ты решил из гостиницы вдруг пойти погулять по городу, если тебе вообще такая мысль в голову пришла, что там категорически запрещено, тебя просто менты отлавливают, возвращают обратно, вот и все.
КОРЗУН: Менты в форме? Вы писали там по поводу секретного сотрудника на велосипеде. Это правда? Это настоящая история?
ЛЕБЕДЕВ: Да, абсолютно.
КОРЗУН: Да, то, что там 20 м в сторону от гида и уже там отлавливают. Хорошо. Александр на пейджер прислал: "Судя по Вашим взглядам на жизнь, Вы отъявленный либерал". Я бы не сказал. "Неужели Вам лень отстоять те принципы, по которым Вы живете, проголосовав на выборах", Хотя, наверное, либерал…
ЛЕБЕДЕВ: Не надо меня только втягивать в беседу про политику. Потому что если я начну какие-нибудь фамилии упоминать, я еще больше разозлюсь. И меня на какую-нибудь очередную идею сподвигнет это.
КОРЗУН: Ну, в принципе идеи либеральные, идеи личной свободы Вас греют или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Да, меня она очень греет, но мне для этого не нужны помощники в виде тех, кто называет себя партиями. Спасибо, я справлюсь сам. Так же как для того, чтобы иметь отношения с Богом, мне не нужна церковь.
КОРЗУН: Хорошо, живя в государстве, похожем на северную Корею, такие государства есть. Вы могли бы ощущать себя свободным?
ЛЕБЕДЕВ: Вряд ли.
КОРЗУН: Ага. Вот есть за что зацепиться. "Неужели Вам лень, - спрашивает Александр, и я вслед за ним, - отстоять те принципы, по которым Вы живете?" Можете себе представить, что Россия станет страной, похожей на Северную Корею?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, она уже была, так что чего собственно, назад не вернется.
КОРЗУН: Назад дороги нет? Точка не возврата пройдена, Вы считаете?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, все уже слишком деньги полюбили. Уже не получится.
КОРЗУН: "Сколько версий Яндекса Вы сделали", - спрашивает Андрей.
ЛЕБЕДЕВ: Ой, по-моему, 9.
КОРЗУН: Это все разные? Это, включая ya.ru, этот поисковик?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, это именно самого Яндекса. А так для Яндекса мы сделали проектов 110, наверное, всего вместе.
КОРЗУН: Андрей же мне подсказывает. "Когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо". Точно, Андрей, как хорошо. За что я люблю слушателей "Эхо Москвы", вот их не коллективный, нет. Не правильно я говорю. Нет, они не коллективно пишут. Индивидуальный разум всех слушателей "Эхо Москвы". Он превосходит, замечательно совершенно. Когда сидишь в студии, ощущаешь, о чем-то знаешь там много, ты король, там прочее. А найдется обязательно кто-то, который знает больше тебя и лучше. Как, кстати, зависть присутствует в Вас по отношению к коллегам дизайнерам, там к другим. Если кто-то из Ваших сотрудников что-то удачное нарисовал. До чего там не додумались.
ЛЕБЕДЕВ: Я стараюсь делать все, чтобы я мог хоть кому-нибудь завидовать. Особенно среди тех людей, с которыми я работаю. Для меня это очень важно. Если есть человек, который глупее, чем я. И я это вижу. Что вот он меньше умет, хуже умеет, мне с ним в ту же секунду становится неинтересно. А если это продолжается долгое время, я его просто увольняю.
КОРЗУН: Еще с пейджера вопрос. "Как Вы относитесь к блогам?" Это, наверное, в продолжение разговора об ICQ. "Не кажется ли Вам, что от них народ тупеет?"
ЛЕБЕДЕВ: Мне кажется, что народ тупеет от телевизора. А от блогов, наверное, нет. Там хоть надо читать. Тренируется вот этот вот мышечный орган, который отвечает за (НЕ РАЗБОРЧИВО).
КОРЗУН: К телефону вернемся. 783-90-25 или 26 последние две цифры. Добрый вечер. Слушаем Вас. Как Вас зовут? Откуда Вы?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Сергей. Я из Перми.
КОРЗУН: Из Перми. Слушаем Вас, Сергей. В Перми уже, наверное, ночь глубокая. Часа 2-3, сколько там?
СЕРГЕЙ: Да, к двум часам приближается. Я бы хотел задать Артемию такой вопрос. Не знаю, насколько он корректен, но тем не менее. Артемий, как Вы относитесь к новому дизайну МТС?
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо за вопрос. Меня почему-то часто об этом спрашивают. Мне совершенно все равно, какой у них дизайн. Потому что любой, какой бы им не сделали, лучше, чем-то, что было. И мне совершенно не понятно, почему вдруг случилась такая коллективная амнезия, и все забыли, какой чудовищный, запредельный, неприличный логотип у МТС был до того. Сейчас у него ну хотя бы унитазная крышка и одно яйцо. Ну, хорошо, пусть они с ним живут, они счастливы. У них одно яйцо сине, другое красное. Весь холдинг теперь яичный. С десяток себе такой сделали. Но то, что у них было до этого, оно вообще ни в какие ворота не лезло. И надо переживать именно из-за этого, как люди могли 15 лет жить с таким отвратительным, запредельным логотипом.
КОРЗУН: Но Вы к этому руку не прикладывали ни коим образом?
ЛЕБЕДЕВ: Нет. Им делали англичане.
КОРЗУН: Почему-то еще вопрос был к Вам по поводу МТС, почему не перебрендировали МТС, или что-то в этом роде. Где-то вопрос такой я натыкался.
ЛЕБЕДЕВ: МТС работал с англичанами. Причем им сделали те же люди, что и Билайн. И даже ходил такой анекдот, что в контракте с Билайном было написано, что когда конкуренты придут, им надо очень плохо сделать.
КОРЗУН: Вы работали, тем не менее, с "Самсунгом". И считали это…
ЛЕБЕДЕВ: И работаем.
КОРЗУН: Работаете с "Самсунгом" и считаете это большим достижением…
ЛЕБЕДЕВ: Я считаю. что помимо того. что мы с ними работаем лет уже, наверное, 7, что тоже достижение само по себе, мы с ними добились очень большого успеха совместного в производстве микроволновой печи, которая сегодня продается в любом магазине бытовой техники, дизайн которой сделали мы. Примеров таких сотрудничества международных компаний с нашими российскими дизайнерами больше не существует.
КОРЗУН: Т.е. вообще единственный пример. А в чем выгода такого международного сотрудничества?
ЛЕБЕДЕВ: Они получили хороший дизайн, а мы получили хорошую печь в магазине, которая являются частью нашего портфолио. И она у нас стоит у нас на кухне, мы в ней пирожки разогреваем, она работает.
КОРЗУН: Есть ли русский или российский какой-то особый дизайнерский менталитет. Почему вот этот случай единичный?
ЛЕБЕДЕВ: Он не единичный. Мы еще после этого сделали целую линейку пультов и интерфейсов для телевизоров "ВВК" - это один из самых крупных китайских производителей электроники. Он на Горбушке хорошо известен москвичам.
КОРЗУН: Да, известен. У меня дома тоже есть.
ЛЕБЕДЕВ: Вся новая техника сделана, интерфейс сделан нами. И мы сделали то, чего никогда не делали в телевизорах. Нормальный шрифт и понятное меню. Потому что до этого к людям относились так, как будто они играют в пинг-понг из очень крупных квадратиков. Вот весь текст даже у дорогих телевизоров, там у "Филипса", у "Сони", у них просто неприличное меню вообще. Просто так нельзя с людьми разговаривать через экран. Для "ВВК", который не "Филипс" и не "Сони", мы сделали то, что эти большие компании до сих пор не поняли.
КОРЗУН: Еще вопрос с эфира. Добрый вечер. Слушаем Вас.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Добрый вечер. Доброй ночи. Меня зовут Марина. Звоню из Москвы. Артемий. Вы знаете, я Вам очень признательна. Я вчера прилетела из Португалии. Причем поехала туда, прочитав Ваш сайт, Ваш репортаж. Я Вам очень признательна.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, мне очень приятно, что Вы воспользовались моим советом, посетили эту прекрасную страну. Там действительно очень хорошо.
МАРИНА: Да, т.е. настолько замечательно были Ваши впечатления, мне очень понравилась Ваша фраза, что не хватит никакого трафика на Ваши эмоции. Я с Вами полностью согласна, я туда обязательно вернусь.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
МАРИНА: Потрясающе. Удачи Вам. Так держать.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо.
КОРЗУН: И еще звоночек. Добрый вечер, слушаем Вас.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Здравствуйте. Я бы хотела спросить у Артемия. как он оценивает профессионализм человека, который ведет эту беседу? Может быть, с точки зрения не окончившего университет журналиста?
ЛЕБЕДЕВ: У нас передача "Без дураков". Дураков здесь нет.
КОРЗУН: Снимаю вопрос по формальной причине. Вы не представились и не сказали, из какого Вы города. Еще звонок. Добрый вечер. Здравствуйте. Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Георгий. Москва. Я Вас не знаю, но слушаю полчаса уже. Вам здоровья, всех благ, всего хорошего.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
ГЕОРГИЙ: До свидания.
КОРЗУН: Спасибо. Вопрос от Мохнатого Покемона из Москвы: "Артемий, почему в Вашем творчестве так много ремэйков?"
ЛЕБЕДЕВ: Ремейков у меня вообще нет. Я запрещаю стилизацию в любом виде. Она у меня просто запрещена верховным указом. Каждый дизайнер, если ему чего-то вдруг молния шибанет в голову, или он там лампочку неправильно вкрутит и пальцы засунет в цоколь. И он решит там стилизоваться подо что-нибудь, под 20-е годы, например, он тут же получает в вафельницу вообще без вопросов. Сразу просто. Запрещено. Надо делать то. что сегодня делается. Своими руками свежие идеи.
КОРЗУН: А внутренние ремейки, которые определяют иногда, как это бывает, стиль. Есть ли вот какой-то общий стиль у студии?
ЛЕБЕДЕВ: Обязательно. Вы идете на концерт Мадонны, потому что она поет то, что Вы слышали последние 20 лет на сидюках, правильно? А не потому что она вдруг спела голосом Фреди Меркури. Она споет понятное и известное. И на это идут, то же самое у нас. Первый раз ты сделал, это может быть новое. Второй раз сделал, сам себя повторил. На третий раз тебе начинают за это деньги платить.
КОРЗУН: "Почему в Вашем веб-магазине, - спрашивает Алексей из Москвы, это вопрос по интернету пришел, - нельзя оплатить продукцию Яндекс-деньгами?" Чего ж Вы не договорились что ли с руководством?
ЛЕБЕДЕВ: Если бы уважаемый слушатель знал, насколько сложно вообще проводить какие-либо деньги. И что нам стоило просто открыть интернет-магазин, он был бы сильно удивлен. Потому что все книги о бизнесе нервно курят в стороне. Деньги никому не нужны. С банком мы боролись, потому что у нас было написано в этом магазине матерное слово. И по этой самой причине банк нам пытался отказать в приеме платежей, хотя это вообще н его собачье дело. Но потом, слава Богу, все нормально стало.
КОРЗУН: Расскажите в двух словах, как открывать вот этот бизнес. На самом деле кажется, что нет ничего проще сейчас в интернете.
ЛЕБЕДЕВ: Очень, очень тяжело. Деньги никому не нужны. Ставят лимит на прием денег. Ты, допустим, хочешь получить 15 000 в день, а тебе говорят, а вот больше 5 мы не позволим тебе принимать.
КОРЗУН: Это именно по электронным системам платежа, или это банковские какие-то установки?
ЛЕБЕДЕВ: Банковские заморочки. Бред, вот просто бред на голом месте. Они говорят, а вдруг ты деньги соберешь и смоешься. А то, что я вот уже 10 лет сижу и уже 10 лет с этим банком работаю, они не понимают, потому что это в другом отделе происходит.
КОРЗУН: Ну, я уже слышал, что у Вас есть там бухгалтерский отдел. А, тем не менее, деньгами в основном сами занимаетесь? Или кому-то доверяете?
ЛЕБЕДЕВ: Ни в коем случае. Я вообще про деньги ничего не знаю. Я только знаю, что наши советские деньги, все это ужасно, даже деньги из монополии более интересны, чем российские.
КОРЗУН: Наши советские деньги…
ЛЕБЕДЕВ: Русские деньги, вот наши, с Красноярском, Ярославлем, вот это все. Ужас этот географический.
КОРЗУН: С этим видом на 100 рублей замечательным, который так любят телеоператоры. Они нравились советские? Нет, подождите, жили в то время. Они еще да…
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, жил. Я сторублевку редко держал. Потому что это была зарплата моих родителей. А так ну естественно я видел их в глаза. Сейчас сторублевка стоит 100 рублей наших. А я говорю про наши современные деньги, которые ужасны. Возьмите 50 рублевую купюру и посмотрите на ноги женщины, которая изображает Санкт-Петербург. У нее 6 пальцев на ноге. Просто возьмите купюру из кошелька. Я Вам не подрисовывал сейчас в данный момент. Посчитайте пальцы на ноге.
КОРЗУН: Вы бы взялись за обновление российских денег? Вот 50рублевая купюра. 6 пальцев и есть, да. Показали 50 рублей. Вы бы взялись за обновление российских денег?
ЛЕБЕДЕВ: Взялся бы, да. Мне интересно все новое, чего я никогда раньше не делал.
КОРЗУН: А миссию какую-нибудь в себе ощущаете? Т.е. вот есть какая-то цель или сверхцель, которой хотите добиться в жизни, ну, я уже понял, что дожить до пенсии, путешествовать… правда, 6 пальцев, обалдеть (Смех). Посмотрите, у кого там 50 рублей завалялось где-нибудь поблизости.
ЛЕБЕДЕВ: Да, это вопрос о советских банкнотах. Российских, точнее.
КОРЗУН: По поводу миссии все-таки.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, я очень не люблю говорить какими-то высокопарными словами. Я так лично для себя, совершенно не призывая никого мне как-то в этом помогать или разделять со мной мою скорбную участь, хочу сделать так, чтобы словосочетание "русский дизайн" ассоциировалось не только с лаптями и матрешками.
КОРЗУН: Вы могли бы жить в другой стране? В Китае, который Вам понравился?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: В чем именно Вы ощущаете себя русским человеком, поскольку ну по взглядам достаточно либеральный. История такая в общем как-то, наверное. универсальная история, не рядовая естественно. Но история человека, по-моему, да и есть люди, которые так же начинали из интереса просто к самому процессу, и потом это вырастало в большое дело, становилось большим успехом и т.д. В общем, вполне, скоре европейская история, чем русская. Нет?
ЛЕБЕДЕВ: Вот эпитет "европейский" для меня совершенно не положительный. Потому что, ну, бывает евроремонт, который тоже к Европе отношения не имеет. А если он и есть, то он похож скорее на турецкую бытовку, чем на евроремонт. Это меня совершенно не волнует. Меня радует то, что, живя в России, имея один единственный русский паспорт, не собираясь переезжать ни в какую другую страну, я могу ездить практически всюду, где мне только захочется. Могу смотреть любые страны, самолеты летают из Москвы. Пусть с пересадкой в некоторые места, ну, ничего страшного. Мне нравится все, что здесь происходит. Мне нравится эта страна. Мне нравится этот город, мне нравятся люди, которые здесь живут, мне нравится рубль, как валюта. Не как бумажка, меня абсолютно устраивает сама вот платежная способность этого инструмента финансового. Меня абсолютно все устраивает. У меня хорошая компания. У меня замечательные коллеги. Я со всей страны приглашаю дизайнеров, приезжают люди, которые всю жизнь прожили там в Хабаровске, например, и она свои, родные. И с ними можно со второго дня начинать работать. Мне нравится размер этой страны. Я смотрю на карту, мне приятное тепло разливается по моему телу. Я хотел бы, может, чтобы она была чуть больше, но, в общем, и та, которая есть, вполне сойдет для меня. Я приезжаю в любое место и вижу, что это Родина. Там те же урны, те же будки телефонные. Мне абсолютно все нравится. Мне не надо жить ни в какой другой стране. Мне достаточно посмотреть весь мир, закрасить всю карту. И, в общем, там уже и пенсия настоящая наступит к тому моменту.
КОРЗУН: Пенсия, ну, Вам ладно, в 31 год рано еще об этом говорить.
ЛЕБЕДЕВ: Я вообще, в Южном полушарии нигде не был еще.
КОРЗУН: Ну, в Южном есть что посетить. Там на самом деле, да, потом еще и пенсионный возраст повысят к тому времени. Так что до пенсии еще далеко тянуть.
ЛЕБЕДЕВ: Я думаю, что пока инфаркт за клавиатурой не хватит, я не прекращу работать.
КОРЗУН: Вопрос с пейджера. "Как Вы относитесь к новомодным слэнгам интернета и словам типа "превед, медвед" и т.д.
ЛЕБЕДЕВ: И "кросавчеги". Очень хорошо отношусь. Я вообще за любые литературные игры. И не понимаю никаких возмущений по поводу того, что люди играют со своим языком. Надо сказать, спасибо, что он живет.
КОРЗУН: "Где можно увидеть Ваш материал о Северной Корее?" – спрашивает Павел из Санкт-Петербурга. Скажите вообще, где там можно…
ЛЕБЕДЕВ: www.tema.ru. Это мой сайт. На нем есть раздел "Путешествую", на котором находится описание всех мест, где я был.
КОРЗУН: "Почему забросили он-лайн книгу о дизайне. Руководство. Пропали идеи?" – спрашивает Игорь.
ЛЕБЕДЕВ: Я как раньше писал ее через пень-колоду, раз в три месяца чего-то выкладывал, так и сейчас в последние там уже 8 лет ничего не менялось в этой периодичности.
КОРЗУН: Вспомнил, чего еще хотел спросить, увидел продается в "Озоне", наверное, и в других местах, книжка для детей. Там даже три выпуска рекламируются. Что это такое? Учебник? Начиная от 7 лет, или что-то там написано.
ЛЕБЕДЕВ: Там это написано, потому что нам не давали гигиенический сертификат, потому что у нас шрифт с засечками. А считается, что дети до 7 лет должны читать без засечек.
КОРЗУН: Что такое засечки?
ЛЕБЕДЕВ: Засечки, ну, это такие рисочки. Ну, как шрифт "Таймс". Это с засечками, "Ариал" без. Вот такая разница. Нам, поскольку у нас шрифт с засечками, то нам соответственно не разрешили написать "до 7 лет". На самом деле можно читать с года, и все дети абсолютно счастливы. Это такой трехтомник. Мы сделали вместе с Эдуардом Катыхиным, замечательным художником. Он все нарисовал. А я придумал саму серию, что с детьми надо разговаривать по взрослому и про взрослое. И там одна книжка про мобильные телефоны, другая про очки, третья про помаду.
КОРЗУН: Ну, и она издается в Вашем же издательстве Артемия Лебедева.
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: Тяжелый бизнес издательский?
ЛЕБЕДЕВ: Ой, если бы я занимался только издательством, да, наверное, я бы, наверное, давно уже помер и обложился бы валерьянками всякими с валокордином. А так я просто на одном деньги зарабатываю. На это трачу. Делаю те книжки, которые хочется мне, а не издателю. И делаю ровно то, что я хочу. Вот если мне нравится эту бумага, и она стоит в 5 раз больше, чем нужно, значит, я куплю эту бумагу. Мне все равно, сколько она стоит абсолютно.
КОРЗУН: Артемий Лебедев был наш сегодняшний гость. По-моему, сегодня мы установили в программе "Без дураков" рекорд количества вопросов, на которые были получены, ну, или не получены ответы.
ЛЕБЕДЕВ: А какой бонус то?
КОРЗУН: Бонус за рекорд? Да никакой. Рейтинг слушательский. Значит, больше будут слушать. Артемий, Вам спасибо за ответы на вопросы, которые нас интересовали.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
КОРЗУН: И, ну, удачи. Что я еще могу пожелать. Счастливо.
ЛЕБЕДЕВ: Вам того же самого. До свидания.
Источник: http://echo.msk.ru/programs/korzun/45861/
АРТЕМИЙ ЛЕБЕДЕВ: Добрый вечер.
КОРЗУН: Человек, который, как выясняется, не любит коньяк, солнце и мини-юбки. Такой человек, несомненно, не мог жить в 60-е годы прошлого века. Вы ведь не жили, признайтесь честно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я там не жил.
КОРЗУН: И не хотели бы жить в то самое время?
ЛЕБЕДЕВ: Раньше хотел бы, в 60-е нет.
КОРЗУН: А раньше когда, в какие?
ЛЕБЕДЕВ: В 20-е с удовольствием. И в 19 веке бы с удовольствием жил.
КОРЗУН: А чего так? Чем вызывается?
ЛЕБЕДЕВ: В 60-е не было того, что сегодня не осталось. И я являюсь свидетелем этих останков и понимаю, что из сегодняшнего времени они неплохо выглядят.
КОРЗУН: Т.е. из шестидесятничества для Вас там ничего привлекательного нет абсолютно. За что солнце то не любите, хотя бы? Ну, я понимаю там еще мини-юбки можно не любить, коньяк можно не любить, хотя мы с Вами друг друга не поймем, наверное, и будем спорить. Но солнце…
ЛЕБЕДЕВ: Слепит в глаза. Нет других причин.
КОРЗУН: А очки темные существуют. В конце концов, стеклышко можно закоптить особым образом.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я ночной человек. Я всю жизнь жил с плотными шторами. И не знал, какой день на дворе.
КОРЗУН: А сегодня, какой день?
ЛЕБЕДЕВ: Понятия не имею.
КОРЗУН: Честно, что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Честно.
КОРЗУН: А кто Вас привел тогда на эфир в условленное время?
ЛЕБЕДЕВ: А мне позвонили за час.
КОРЗУН: И сказали, что пора идти.
ЛЕБЕДЕВ: И сказали, что пора идти.
КОРЗУН: Адрес. Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Ну, на самом деле в 60-е годы не жил. Пожалуй, самый юный не скажу, самый молодой персонаж этой программы до сих пор. Ведь, ну, возраст скрывать не будем, да. 75-м год рождения.
ЛЕБЕДЕВ: Да, 31 год.
КОРЗУН: Чего там, 31 год. При этом человек, который… А сколько стоит Ваш бизнес интересно, вот Вы достигли чего-то с точки зрения бизнеса?
ЛЕБЕДЕВ: Нельзя такой вопрос задавать, потому что бизнес оценивают в открытых акционерных обществах. Там, где компания торгуется на рынке. А частный бизнес никогда не говорит, сколько он стоит.
КОРЗУН: А у Вас нет желания поторговать Вашей компанией?
ЛЕБЕДЕВ: Абсолютно никакого. Меня вот бегущая строка по CNN не возбуждает на то, чтобы рассказать о своих достижениях.
КОРЗУН: А сам по себе бизнес возбуждает?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: Т.е. считать деньги, вкладывать их…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, не в этом смысле, конечно.
КОРЗУН: А в каком?
ЛЕБЕДЕВ: А в смысле дело меня возбуждает, а не бизнес, конечно.
КОРЗУН: Нет, ну, дело, понятно. Вы собственно позиционируетесь, как дизайнер, дизайнером и являетесь, собственно, как журналист…
ЛЕБЕДЕВ: Вот это собственно меня и возбуждает.
КОРЗУН: Дизайнер – любой самозванец, наверное. Не знаю, согласитесь с этим или нет.
ЛЕБЕДЕВ: Соглашусь. Я дизайнеров очень не люблю, так что Вы меня здесь с толку не собьете.
КОРЗУН: Нет у меня цели сбить Вас с толку. Вы просто потрепаться пришли сюда, в эту студию, больше ничего.
ЛЕБЕДЕВ: Вот я Вам честно треплюсь. Дизайнеров ненавижу.
КОРЗУН: Так, чем же занимается на самом деле Артемий Лебедев? Ну, давайте попробуем это узнать с одним из персонажей.
АНДРЕЙ КНЫШЕВ: Мы делали это вместе на квартирке у него еще на Полянке. И мастерски как бы он эту идею всю воплотил.
КОРЗУН: Чем Вы занимались и с кем Вы занимались в квартире на Полянке.
ЛЕБЕДЕВ: Я с трех нот не угадаю.
КОРЗУН: Не угадаете. Ну, Андрей Кнышев. тогда, значит, продолжение.
ЛЕБЕДЕВ: А, точно, точно.
А. КНЫШЕВ: И это был плакат моего вечера в центральном доме художника, где внизу шла информация во столько-то, во столько-то. Он висит даже у меня дома на двери. Печатали даже потом в какой-то типографии рядом с домом Горького. А просто потом как-то по взаимному согласию он сказал, можно я это доиспользую, потому что это как бы его рука-владыка. Там упущен был текст, что это фрагмент скульптуры авторы там Вутетич, Кнышев, "Скультура. Язык мой, друг мой".
КОРЗУН: Андрей Кнышев. Ну, на вопрос, что Вы делали там в квартире на Полянке и не известно с кем, немножко напряглись.
ЛЕБЕДЕВ: Да, мы с Александром делали плакат, который назывался "Куй".
КОРЗУН: Да, на этот плакат надо посмотреть, конечно.
ЛЕБЕДЕВ: Там вот этот персонаж Вутетич ковал свой язык.
КОРЗУН: Да, Андрею я задал вопрос, почему Вы еще не убили Артемия Лебедева за этот плакат. Потом выяснилось, что авторство там еще и принадлежит от части Андрею Кнышеву этого плаката.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, это никогда не скрывалось.
КОРЗУН: Исключительно только работа. Сами испытываете какие-то эйфорические ощущения, когда удается что-то придумать, или вот Вы, скорее, оформитель по Вашей деятельности?
ЛЕБЕДЕВ: Оформитель – это человек, который ничего не придумывает?
КОРЗУН: Придумывает, на самом деле?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, ну, какая разница, как назвать результат мозговой деятельности. У меня в день рождается очень много разных мыслей. Я их записываю на бумажке и на диктофон, в компьютерные файлы и т.д. Для меня этот процесс естественный. Можно сказать, что я постоянно под кайфом, вот в этой эйфории нахожусь.
КОРЗУН: А потом возвращаетесь вот к этим записям?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно.
КОРЗУН: Каждое утро просыпаетесь с утра в 6 часов 30 минут, как порядочный гражданин, начинаете просматривать записи, которые были сделаны накануне. Чертовщина, черт возьми. А вот из этого может что-то выйти, или как?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, на самом деле, я любые подобные процессы стараюсь технологизировать. И в данном случае не исключение. Я всю свою компанию заставил участвовать в этом процессе. И создал такую внутреннюю систему, которая называется "Мозг". И мозг - это то, куда любой сотрудник компании может залить любую свою мысль абсолютно. Это может быть, сценарий, или наблюдение, или пожелание, чтобы бутерброды были вкуснее, все, что угодно. Ну, и естественно там появляется куча вещей, которые отправляются потом в работу или на производство.
КОРЗУН: Это какая-то прозрачная чаша, открытая для записочек. Или файл, или что это?
ЛЕБЕДЕВ: Это мозг – интранет. Ну, это фактически сайт такой внутренний, который снаружи не виден. И каждый может туда, что хочет заливать и давать оценки своим соседям. Там есть две кнопки – "хорошо" и "плохо", на нашем языке.
КОРЗУН: Нормально. А кто нажимает эти кнопки?
ЛЕБЕДЕВ: Любой человек.
КОРЗУН: Правда? Да, и что и тогда появляется какой-то рейтинг…
ЛЕБЕДЕВ: Видно, какая идея самая популярная, какая – полный отстой.
КОРЗУН: И Вы что в серьезно верите, что рейтингом, голосованием народным можно добиться всерьез правильных результатов.
ЛЕБЕДЕВ: Ни в коем случае. Зато это очень хорошо показывает людям как бы с завышенным самомнением, объясняет, чего на самом деле они стоят.
КОРЗУН: Да, есть, конечно, такое желание перенести это на модель государства. Там голосуешь хорошо или плохо, выбираешь там по списку первый, тринадцатый или двадцать первый. Сами занимаетесь этим делом или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Каким?
КОРЗУН: А вот по списку там выбирать там в определенных местах…
ЛЕБЕДЕВ: А, там, где урны стоят?
КОРЗУН: Там, где урны стоят, там, где милиционеры охраняют.
ЛЕБЕДЕВ: Никогда. Игнорирую с детства.
КОРЗУН: А чего так?
ЛЕБЕДЕВ: Я просто не вижу никакого смысла в этом процессе.
КОРЗУН: Просто абсолютно никакого.
ЛЕБЕДЕВ: Вообще. Никогда в жизни не пойду на выборы.
КОРЗУН: Т.е. политика еще Вами не занималась. Это вторая часть выражения.
ЛЕБЕДЕВ: И я ей никогда не буду заниматься.
КОРЗУН: Ну, Вы ей не будете заниматься. Если Вы не занимаетесь политикой, политика занимается Вами.
ЛЕБЕДЕВ: Да, тогда я ей не нужен.
КОРЗУН: Тем не менее какие-то… Не политические. Вообще, на самом деле, разговор хотел повести через Ваши путешествия. Я знаю, Ваш лапедарный стиль, при ответе на вопросы разные. Почитал там разные интервью, понял, что это будет мне сплошная головная боль. Поэтому решил сделать для себя попроще и в общем, спросить, а там, где Вы описываете Ваши путешествия, там в общем как-то льется. Там и слова, одно за другое цепляются. Образы какие-то рождаются. Вот, например, Корея там одно, а Китай – другое.
ЛЕБЕДЕВ: Северная Корея.
КОРЗУН: Северная Корея, конечно. Ну, если бы не было интернета, чем бы занимались? Если бы не было дизайна. Это, кстати, один из вопросов, пришедших на сайт. Поэтому на авторство я тоже не претендую. Путешествовали бы, или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Я не знаю, путешествовал бы я, или нет. Я собственно сейчас выполняю свою пост пенсионную программу. Я решил не ждать старости, а начать путешествовать сейчас. А чем бы я занимался, я последний раз такой вопрос себе задавал еще когда только-только начинал заниматься дизайном и тогда я решил, что, наверное, я работал бы в каком-нибудь архиве и сортировал бы какие-нибудь карточки со словами. Или работал, если бы еще раньше, если еще до архивов, работал бы, наверное, каким-нибудь извозчиком. Мне бы это доставляло большое удовольствие. Но поскольку этого не случилось, я работаю дизайнером.
КОРЗУН: Солнце не досаждает в путешествиях?
ЛЕБЕДЕВ: Досаждает.
КОРЗУН: Да, и это самая большая проблема из тех, с какими приходится сталкиваться.
ЛЕБЕДЕВ: Но зато в путешествие – это необходимый компонент, потому что во время полярной ночи снимать тяжело.
КОРЗУН: Северная Корея, Китай, да много, другое путешествие в невесомость, какое больше всего запомнилось? Что для Вас путешествие? Это просто познание, какие-то новые краски для дизайнерской работы. Или это в какой-то степени не совсем же предпенсионная программа.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, а кто же может отказать пенсионеру получать удовольствие от поездки.
КОРЗУН: Отказать никто не может. Если пенсионер за свои деньги путешествует, не нарушая законов, не провозя с собой запрещенных предметов. При этом … В самолетах-то не страшно, кстати, летать?
ЛЕБЕДЕВ: После того, как я полетал на истребителе, нет, не страшно.
КОРЗУН: А что там было на истребителе? Этот тот самый, который в невесомость выводил?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, в невесомость там большой…
КОРЗУН: Там большой салон должен быть по идее.
ЛЕБЕДЕВ: Это я был вторым пилотом в самолете СУ-30.
КОРЗУН: Расскажите.
ЛЕБЕДЕВ: Типа как Путин.
КОРЗУН: Как Владимир Владимирович, да, знаем это. Не в одно и то же время?
ЛЕБЕДЕВ: Нет. Мне подарили на день рождения этот полет. И полчаса абсолютного безумия. Давали порулить. Делал бочку и т.д. И не стошнило при этом.
КОРЗУН: Да, здоровье отменное. Чем укрепляете здоровье?
ЛЕБЕДЕВ: Ничем. В данном случае так получилось. Мне выдали такой большой целлофановый пакет, что я решил его не наполнять.
КОРЗУН: Нет, ну, а если серьезно, более подробно как бы…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, главное, чтобы не стошнило в самолете, нужно позавтракать.
КОРЗУН: В самолете, это понятно. Наверное, каждый день не занимаетесь самолетом. Но вообще-то вот когда там встаете из-за клавиатуры, куда-нибудь направляете свои стопы там, в спортивный зал какой-нибудь, на велотренажер?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я против спортивный залов в городской черте, как факт.
КОРЗУН: Чем не нравится?
ЛЕБЕДЕВ: Сама идея ходить, поднимать гирю с специальное заведение мне кажется идиотической и глубоко ущербной. Тем более за деньги. Пойди, тумбочку поподнимай.
КОРЗУН: А если бы Вам доплачивали, ходили бы?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: И спортивных сайтов никаких не делали за всю Вашу длинную карьеру?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, нет.
КОРЗУН: Ну, это точно, это нелюбовь такая, значит, глубоко сидящая в Вас. Так, дальше. К автомобилям как относитесь, на чем прибыли сюда?
ЛЕБЕДЕВ: На автомобиле.
КОРЗУН: На автомобиле отечественной марки, наверное?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, отечественной марки мне как-то не довелось водить в своей жизни. Я вообще не люблю машины с ручной коробкой передач.
КОРЗУН: Автомат. А водите машину давно? Самостоятельно в общем или…
ЛЕБЕДЕВ: Я не переношу водителей и вообще любой вид прислуги, когда ее видно. Мне приятно, когда я прихожу домой, у меня помыта посуда. Это домработная функция меня совершенно устраивает. А видеть человека, который меня обслуживает, я не готов.
КОРЗУН: Поэтому постоянно за рулем?
ЛЕБЕДЕВ: Поэтому у меня водителей никогда не будет.
КОРЗУН: Ну, и подвергаете себя парковке машин в московских условиях, что совсем нелегкое занятие.
ЛЕБЕДЕВ: Я умею парковаться, я умею.
КОРЗУН: А, ну, наверное, высокая машина, "Джип", там, где можно спарковаться на бордюр. С высотой в полметра.
ЛЕБЕДЕВ: Можно, да, где угодно.
КОРЗУН: Какая машина, если не секрет?
ЛЕБЕДЕВ: Полуджип.
КОРЗУН: Полуджип? Это паркетный "Джип" или что? Или половина "Хаммера" половина чего-то?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, по паркету я ни разу не ездил, если честно на нем.
КОРЗУН: По паркету не приходилось. Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. А чего на журналиста то недоучились?
ЛЕБЕДЕВ: А я тут шел на факультет журналистики не ради журналистики, а потому что там было отделение рекламы, я думал, что буду заниматься ей. А когда туда пришел, оказалось, что все, кто ей хоть как-то занимался, давно ушли и создали свои рекламные агентства. А те, кто ничего не умел, остались там.
КОРЗУН: Собственно, так и перестали ходить, и все обучение на этом закончилось?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, одним из стимулов уйти оттуда послужило то, что я, поскольку вместо журналистики приносил образцы дизайна в качестве курсовых работ и говорил, что это я работал в изданиях, какая разница, как выглядит результат моего труда. Одна из учительниц, посмотрев на очередной журнал, который я сверстал и принес в качестве работы, спросила: какой гонорар взял? Я говорю, ну, вот там 800$. Что было явно 5 ее зарплат на то время. И вообще можно было жить там год на эти деньги в начале 90-х. Она говорит: а чего так мало? И я понял, что, может быть, это была последняя вменяемая женщина на всем факультете журналистики. И понял, что там задерживаться, в общем-то, не нужно.
КОРЗУН: Ну, а какое-то высшее образование получили или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: И в армию не пошли после этого.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не пошел.
КОРЗУН: Просто вот так манкировали. А сейчас уже до 27 призывной возраст, да?
ЛЕБЕДЕВ: А сейчас уже поздно меня звать.
КОРЗУН: Поздно звать. А если бы хотели учиться чему-то, вот организованно, в коллективе, чему-нибудь учились бы или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Т.е. по-вашему, человек должен достичь и пройти все ступени этой лестницы сам.
ЛЕБЕДЕВ: Для себя я выбрал именно такой путь. И я не могу не учиться нигде, где сидит еще один человек, на которого кто-то будет тратить время. А я буду сидеть и зевать.
КОРЗУН: А учить можно при таком раскладе или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Меня можно.
КОРЗУН: Вас можно. А Вы можете учить?
ЛЕБЕДЕВ: Могу.
КОРЗУН: Т.е. учиться нет, а учиться самостоятельно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я учусь, просто для этого мне не нужно вот вся атмосфера учебного заведения. Картошки у меня се равно не было. А меня заставляли ходить на физкультуру. И вместо этого мне давали перейти на второй курс. Ну, т.е. зачем все это нужно?
КОРЗУН: Подождите. А это для меня, если 75-й год, там где-то 85-й и прочее. Пионером то были хоть, нет, галстук носили?
ЛЕБЕДЕВ: Я даже чуть было не стал комсомольцем.
КОРЗУН: Да что Вы. И что же Вам помешало?
ЛЕБЕДЕВ: Мне сказали… Это был как раз вот тот переломный год, когда комсомол развалился. И я решил пойти среди первых и узнать, а как туда нужно попадать. И мне сказала моя классная руководительница, что нужно сделать доброе дело и описать его. Т.е. какой-то бланк выдавали для описания доброго дела. И я сказал, что все, до свидания.
КОРЗУН: И что, на добрый дела не способны что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, просто я не готов их описывать в отчетной форме.
КОРЗУН: Нет, ну, а старушек-то через дорогу перевести, или девушке в мини-юбке, которую Вы не любите, дорогу уступить.
ЛЕБЕДЕВ: Я не стал об этом рассказывать классной руководительнице. И ровно по той же причине в пионеры я попал в самую, самую последнюю очередь, потому что нужно было учить клятву, а я не хотел.
КОРЗУН: Ну, галстук удалось хоть поносить то?
ЛЕБЕДЕВ: А мне не давали его не носить, конечно. А чем еще авторучку то было вытирать?
КОРЗУН: Чернила красные что ли были? Чтобы записи в дневнике исправлять.
ЛЕБЕДЕВ: А никто не ругал за грязный галстук. Никогда.
КОРЗУН: За грязный галстук это да, это я помню, и в наше время никто не ругал. Вот тут Владислав, журналист из Перми утверждает на сайте, что Вы никогда не отвечаете на вопросы журналистов. Ну, он журналист, ему можете не отвечать, а я не журналист, я ведущий программы, поэтому мне ответьте. Почему не отвечаете на вопросы журналистов.
ЛЕБЕДЕВ: Я отвечаю на вопросы журналистов, но я стараюсь не давать интервью.
КОРЗУН: Сегодняшний случай, стало быть, исключение.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, мы же с Вами трепемся…
КОРЗУН: А, трепемся, это не интервью, я забыл то, что сам наговорил. Ладно. Про личную жизнь тут спрашивают Вас. Да, на самом деле, я встречал, что у Вас четверо детей. Вы женаты, это все правда?
ЛЕБЕДЕВ: Можно так сказать.
КОРЗУН: Можно так сказать. Подробностей не будет?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Ну, про родственные отношения спрашивают. Ну, собственно, Татьяна Толстая, которая была у нас в эфире, уже сделала признание, что Вы ее сын, поэтому это лишний раз прозвучит в эфире. Кстати говоря, кто кого поддерживает больше в жизни. Потому что Татьяна…
ЛЕБЕДЕВ: Пока еще оба молодые
КОРЗУН: (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) волноваться по большей части. Сказала, что без Вас было бы сложно, наверное. Насколько Вам важны вот родственные отношения в семье? Собираетесь ли таким достаточно широким кругом?
ЛЕБЕДЕВ: Не, мы, конечно, собираемся. У меня родственников полно. Одних двоюродных братьев и сестер 19. Так что есть с кем пообщаться, если что. А так семья совершенно никакой не играет роли в моей работе. Это абсолютно два разных мира. Я семью не пускаю на работу ни в каком виде и не под каким соусом. Даже четвероюродного родственника никогда бы не взял к себе в студию.
КОРЗУН: Только два мира у Вас, или еще какие-то есть параллельные? Путешествия, это мир работы, мир семьи или что? В скольких мирах живете?
ЛЕБЕДЕВ: Два мира, два овира. Я не знаю, сколько еще миров. Это два основных.
КОРЗУН: Артемий Лебедев. "Для чего Вы разрешили своим сотрудникам курить на рабочем месте", - спрашивает Гриша Академический.
ЛЕБЕДЕВ: Я никогда не запрещал. Поэтому вопрос мне не очень понятен. А когда издали федеральный закон о запрете курения на рабочих местах, то присутствующий здесь Норвежский Лесной, работая в то время у меня, написал пресс-релиз с моей гендиректорской, так сказать, подачей о том, что у нас вся студия становится курилкой, а в курилке можно курить. И курилку мы оборудуем компьютерами, клавиатурами, креслами, т.е. у нас, на самом деле, нет рабочего места. У нас вся студия, это курилка.
КОРЗУН: Т.е. я могу не спрашивать. Вы сами курите. И с какого возраста? И как Ваши родители относились к этому.
ЛЕБЕДЕВ: Я забыл их как-то спросить об этом. Я курю с 16 лет.
КОРЗУН: А они забыли спросить, зачем закурили. С 16 лет?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: А что курите?
ЛЕБЕДЕВ: "Житан свастюм".
КОРЗУН: Это реклама.
ЛЕБЕДЕВ: Это не реклама. Потому что эти сигареты все равно не рекламируют.
КОРЗУН: Да. Блонг, те, которые…
ЛЕБЕДЕВ: Но не копораль.
КОРЗУН: Да, они так покруче будут. Хорошо. Все к путешествиям никак не можем, на самом деле. Может, и не надо. Ну, самое запомнившееся путешествие помимо вот полета на истребителе, из тех стран. Я видел у Вас в списке и Южная Африка, и Таиланд, и много чего еще.
ЛЕБЕДЕВ: Я собираюсь поехать… Нет, Таиланд пока нет. Я собираюсь поехать в Свазиленд…
КОРЗУН: В Свазиленд точно.
ЛЕБЕДЕВ: И посмотреть там на праздник тростника. Это когда их король выбирает себе невесту. И выходит 15000 голых девок без лифчиков на главную площадь страны, и он из них себе выбирает жену очередную.
КОРЗУН: А Вы на кого при этом будете смотреть, на голых девок или на короля?
ЛЕБЕДЕВ: А мне кого покажут интересно. Я туда еду, чтобы посмотреть, почему я точно никогда в жизни не хочу участвовать в тендерах.
КОРЗУН: Т.е. никогда не было и не будет?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, вот после этого точно не должно быть. Я прямо привезу документальное свидетельство точно, почему это не ко мне.
КОРЗУН: Артемий Лебедев в программе "Без дураков" на радио "Эхо Москвы".
ВОЛАШ: Мы выбрали студию Лебедева, когда интернет был маленький, и все мы были маленькие. Тогда я нанимал 5 человек, студия Лебедева состояла из одного Артемия Лебедева. Это был 1996 год. С тех пор прошло уже, сколько, 10 лет. Это целая жизнь. Это как брак. Тогда это было увлечение, а сейчас у нас любовь. И много-много совместных детей, проектов на Яндексе сделанных. Поэтому мы давно и надолго.
КОРЗУН: Господин Волож.
ЛЕБЕДЕВ: Это Волож, да.
КОРЗУН: Это был из первых проектов, да, Яндекс? Яндекс, потом ya.ru. Вот что связывает, если можно чуть подробнее.
ЛЕБЕДЕВ: Он был не из первых. Связывает естественно давнишние отношения, большая любовь, такая уже зрелая семейная жизнь, совместная, с бытом, со всеми делами, которые мы успешно пережили. И уже каждому все равно, кто какой стороной вилки ставит сушиться, вверх острием, или вниз.
КОРЗУН: Но продолжаете принимать участие в этом проекте?
ЛЕБЕДЕВ: Естественно.
КОРЗУН: Как-то поддерживаете его?
ЛЕБЕДЕВ: Все, что видно на Яндексе так или иначе сделано с нашим участием.
КОРЗУН: Самый любимый проект? Ну, не раз, наверное, этот вопрос завали. Наверное, свои какие-то. И чего у Вас так много их, этих проектов собственных. Какую страницу не открой, там Лебедев, там Тема, там еще чего-то. Чего так много?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, это если Вы ходите по моим сайтам, тогда Вы видите мою подпись. Я считаю, что любая работа должна быть подписана обязательно. А любимый проект естественно это студия.
КОРЗУН: Студия, или тот, который дизайн…
ЛЕБЕДЕВ: Студия – это собственно моя компания, которая называется "Студия Артемия Лебедева" – это мой самый любимый проект.
КОРЗУН: Т.е. это не интернетовский проект, а вообще любимый проект.
ЛЕБЕДЕВ: Да, я ж не только интернетом занимаюсь.
КОРЗУН: Как отбираете сотрудников?
ЛЕБЕДЕВ: Ой, это такой сложный процесс такой многогранной дистилляции и фильтрации и т.д. и возгонки с учетом фэйс-контроля, интеллектуального контроля и т.д. и т.д. Естественно просачиваются разные в результате, но, в общем, наша задача, пустив давление, и под большой температурой оттуда чтоб золото капало.
КОРЗУН: Ну, разные фракции там, которые соответственно этому мешают, они просто удаляются. Это те, которые образуются при возгонке. А кто возгоняет, кто самогонный аппарат ручку то крутит, или там со спиртовкой внизу. Или на газу все это делается, спасибо Газпрому.
ЛЕБЕДЕВ: Когда-то был я один, а потом у меня появились коллеги, которые мне помогают.
КОРЗУН: Что сейчас нравится больше… Сколько человек, кстати, в Вшей студии?
ЛЕБЕДЕВ: Сейчас 172.
КОРЗУН: 172 человека. Большой коллектив. И уже, наверное, на, ну, так одноколенно, одноуровневого, наверное, руководить не удается. Или удается?
ЛЕБЕДЕВ: Не удается. Это и не нужно, главное. Потому что человек… Даже если бы у меня была возможность в течение дня встретиться с каждым из 172, то я в общем, я бы с последним заканчивал уже за полночь. Просто здороваться даже. Не говоря уже о том, чтобы чего-нибудь обсудить. Естественно, каждый должен заниматься своим делом. И есть отделы, в которые я в принципе никогда не захожу и не вмешиваюсь. Например, в бухгалтерию.
КОРЗУН: Ну, бухгалтерия – это вещь святая. В нее вмешиваться, наверное, и не стоит, если нет математического образования, и особой бухгалтерской смекалки. Но тем не менее, наверное, и штат творческих сотрудников тоже не все под Вашими перстами. Тем более путешествия…
ЛЕБЕДЕВ: Не все. У нас работает 50 дизайнеров. И из них я занимаюсь только теми, кто делает промышленный дизайн. Я целиком все курирую, и графический дизайн тоже все курирую. И немножко интернет еще себе оставил.
КОРЗУН: Рассказывают байки, что Вы можете заплатить дизайнеру, за работу, которая не понравилась заказчику, но понравилась Вам.
ЛЕБЕДЕВ: Да, если он сделал он очень хорошую работу. он получает премию, не зависимо от того, что сказал клиент. Потому что клиент никто в этом вопросе.
КОРЗУН: Т.е. Вы единолично решаете этот вопрос со своими людьми. И Вам на это денег не жалко, как бизнесмену.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не могу себе позволить, чтобы клиент определял моральное здоровье и вообще определял воспитание тех людей, с которыми я работаю. Потому что если клиент будет голосовать за работу, тогда человек начнет работать на клиента. Дизайнер, он перестанет меня слышать, он будет говорить: это продается. А мне этот аргумент просто вызывает немедленное желание дать в репу. Мало ли чего продается.
КОРЗУН: Т.е. Вы в принципе против вот рыночных отношений в этом плане. Не считаете, что клиент всегда прав.
ЛЕБЕДЕВ: Я считаю, что клиент всегда не прав, но дело не в этом.
КОРЗУН: Но с ним можно мириться иногда, да, если он платит.
ЛЕБЕДЕВ: Задача, просто клиенту должен продавать не дизайнер. Клиенту должен продавать человек, который отвечает за продажу.
КОРЗУН: Но тем не мене, по-моему, кто-то Вас спрашивал, по-моему, из серии вопросов из интернета, нет вру, в другом каком-то месте было. Почему Яндекс желтенький, а не зелененький, или еще. А Вы ответили, что это, ну, фирменный знак, собственно Яндекса. Это его цвет. И в этом смысле менять ничего не будете.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, конечно, не буду. Я как придумал когда-то желтенький для них еще…
КОРЗУН: А, т.е. это Ваша идея собственно желтенький был.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно. Я Яндекс делаю с дня номер ноль. Вот с момента, когда там гомозиготность началась, вот с самого, самого первого.
КОРЗУН: Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость в программе "Без дураков". И еще одна заготовка от человека, который, ну, Вам тоже, я надеюсь, хорошо знаком. Зовут его Антон.
АНТОН НОСИК: Артемий Лебедев – это главный дизайнер русского интернета. По некоторым сведениям так же и русского оф-лайна. А пользоваться им очень легко, его нужно заинтересовать в том, что он делает. Когда ему что-то интересно, он может горы своротить.
КОРЗУН: И бесплатно приходилось работать, да?
ЛЕБЕДЕВ: Конечно.
КОРЗУН: Антон Носик для тех, кто…
ЛЕБЕДЕВ: Антон Носик. Собственно, когда мы в первый раз с ним столкнулись, эта работа была для него абсолютно бесплатна. За него заплатили другие.
КОРЗУН: А можете вообще взяться за что-то, что не принесет Вам совершенно никаких денег. Уйти вот в такое отшельничество.
ЛЕБЕДЕВ: Это не отшельничество. Могу и берусь. Я знаю, как на бесплатном можно в конечном итоге заработать.
КОРЗУН: А как можно заработать на бесплатно. Расскажите тогда. Может быть, кто-нибудь другой воспользуется.
ЛЕБЕДЕВ: Да, с удовольствием делюсь этим советом. И каждый раз недоумеваю по поводу того, как люди, услышав это мое описание, начинают негодовать. Совет очень простой. Если ты ничего не умеешь, и тебе нечего показать, но ты очень хочешь заниматься, возьми и займись. Я начал именно так. Когда я решил, что я дизайнер, а мне просто и слово понравилось, и вроде как что-то такое было тепленькое вокруг всего этого, при том, что никакого дизайнера не было и никаких дизайнеров я не знал, вообще ничего не было. Я решил, что для того, чтобы продавать как-то свои будущие услуги, я должен людям показать, а чего собственно я умею-то. Я сделал выдуманное портфолио. Тогда еще не было интернета никакого. Тогда только вот был принтер и бумага. И напридумывал всяких компаний, сделал им логотипы, напечатал им всякие визитки, назвал их там какой-нибудь Константинопольский Егор Семенович, адрес такой-то, Большая Тульская, 28, строение 1. Звучит все очень убедительно. Компания такая-то. НПО "Энергия", там я не знаю, НПО "Контакт". Все это оформил. И стал показывать людям. Что у меня есть. Они говорили: о, отлично, давай мы у тебя тоже закажем. Ну, давай, ты у меня тоже закажешь. Они заказывали, я вынимал мифические работы из портфолио. Оставлял настоящие. Теперь у меня в портфолио есть все, кто вообще только бывает. Этот способ работает всегда. Только им не хотят пользоваться.
КОРЗУН: Но им воспользовался Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость на радио "Эхо Москвы" в программе "Без дураков". Вы еще и придумываете, да, всякие вещи, не только дизайнерские. Или это дизайнерские? Вот спрашивает в частности, когда выйдет знаменитая трехкнопочная клавиатура. И вообще много вопросов по судьбе того, что было заявлено на Ваших сайтах различных. И все ли оно выходит? Что это за трехкнопочная клавиатура?
ЛЕБЕДЕВ: Мы постепенно по каждому проекту, из которых заявлено, если не обозначено, что это концепт, мы постепенно обнадеживаем людей, выпуская все то, что мы обещали. Трехкнопочная клавиатура – это часть большого проекта большой клавиатуры, которую я придумал, на самом деле, еще когда учился в школе. У меня есть одноклассники свидетели. Только тогда, это было, ну, клево, Темыч, ну, э-э-э-, придумал клавиатуру. Ну, вот и сиди дальше. А сейчас эта клавиатура находится в производстве, и мы ее делаем на Тайване. Трехкнопочная версия уже собственно произведена. И вот последние дни она рассылается по всему миру. И тем, кто ее купил, можно интернете уже посмотреть ее видео и ее фотографии, которые получили рецензенты первым делом.
КОРЗУН: А в чем ее суть, если по простому сказать? В ней всего три кнопки или что?
ЛЕБЕДЕВ: В маленькой клавиатуре всего три кнопки. Естественно для того, чтобы писать мое любимое слово. Это было первое решение, которое пришло в голову.
КОРЗУН: Т.е. это слово и обозначено там…
ЛЕБЕДЕВ: Нет, оно там не нарисовано, каждый может написать его сам. Потому что смысл всей идеи этой клавиатуры в том, что в каждой кнопке находится дисплэй. Т.е. не нужно клеить никаких наклеек. Вот здесь вот стоит передо мной клавиатура. Здесь вот черные английские и красные русские буквы написаны. А там можно сколько хочешь букв. Любые алфавиты. Хочешь иврит, хочешь там санскрит. Хочешь все, что угодно, хочешь ноты, хочешь картинки. Клавиатура показывает все то, что в данный момент можно с ней сделать. Нажимаешь клавишу подъема каретки, у тебя становятся буквы прописные.
КОРЗУН: Ну, т.е. для тупого, типа для меня, объясните, там что-то джойстик что ли действует. Или что? Выбор языка…
ЛЕБЕДЕВ: В каждой кнопке монитор.
КОРЗУН: В каждой кнопке монитор.
ЛЕБЕДЕВ: А об остальном Вам не надо думать.
КОРЗУН: И другими кнопками. Или что эта кнопка? Вы водите пальцем, как Вы выбираете? Что на мониторе?
ЛЕБЕДЕВ: В каждой кнопке монитор. Каждая кнопка наживается. И является кнопкой. И в ней внутри вместо наклейки поганой настоящий монитор, который светится.
КОРЗУН: А выбор то шрифта, языка и прочее, как осуществляется?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, так же как обычно. Вы переключились на кнопку, у Вас все буквы на клавиатуре стали русскими.
КОРЗУН: А, просто вот…
ЛЕБЕДЕВ: Просто так. А переключились Вы фотошоп, у Вас вместо букв нарисованы инструменты. А допустим. Вы работаете наборщиком нот. И у Вас вся клавиатура становится нотным станом. Вы это набираете.
КОРЗУН: Чего, любопытно.
ЛЕБЕДЕВ: В России эту идею никто практически не оценил. Единственный раз пришло снимать интервью НТВ, и то, только потому, что они прочитали на таком сайте "Ананова" о том, что русские ученые изобрели новый вид клавиатуры. Тогда НТВ прибежало. До этого им было все равно.
КОРЗУН: Телевизор то смотрите, или н мониторе только то, что в интернете происходит.
ЛЕБЕДЕВ: Газет, журналов не читаю, в принципе.
КОРЗУН: Но радио слушаете, я знаю точно.
ЛЕБЕДЕВ: Радио слушаю в машине.
КОРЗУН: В машине, да. Поскольку лишь одно средство массовой информации удостоилось отдельного упоминания на Вашей сайте в рубрике то ли… (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) то ли ненавижу.
ЛЕБЕДЕВ: Да, больше всего на свете я ненавижу.
КОРЗУН: Есть такое. Есть там радио "Эхо Москвы".
ЛЕБЕДЕВ: Но там не все радио, а только передача "Во саду ли, в огороде". От которой меня просто трясет, у меня эпилептический припадок начинается.
КОРЗУН: А чего так? Нет, вообще там много от чего трясет, да.
ЛЕБЕДЕВ: Это особая передача.
КОРЗУН: Вы культивируете в себе то, чего не любите? Могли бы просто не обращать внимание. Ну, чего там суши. Ну, не нравится суши, не нравится. Не нравится коньяк, не нравится. Не нравится мини-юбки, ну, прошел мимо, не заметил.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, когда я опубликовал этот список, естественно я получил кучу комментариев. И до сих пор получаю, каждый день мне пишут какие-то люди, которых возмущает сам факт того, что я составил список того, что я ненавижу.
КОРЗУН: Нет, ну, конечно. Не Вы первый, извините, конечно, Артемий, но Высоцкий там даже написал, там я не люблю много чего.
ЛЕБЕДЕВ: Вот, меня наличие этого списка совершенно не раздражает, не мешает мне жить ни одной секунды. Потому что если на самом деле посмотреть, чего осталось, там остался весь мир, собственно говоря. Ну, подумаешь, суши с коньяком я выкину, ну, и что.
КОРЗУН: Да, ну, там и текилу и многое другое. У меня вопрос в другом. То, что Вы пишите, Вы это выбрасываете из сознания, или наоборот, Вы это пишите, как запись для того, чтобы это культивировать и вот в себе как бы это переживать постоянно.
ЛЕБЕДЕВ: Нет, я честно, бывают вещи, которые я из этого списка принимаю. И тогда я стираю их оттуда. Вот, а коньяк я так начал пить.
КОРЗУН: А вот на люблю там только дверца нарисована с характерным сердечком. Там посередине. О чем бы это говорило. Это что значит?
ЛЕБЕДЕВ: Это значит, что подсматривать нельзя.
КОРЗУН: А это просто подсматривать. Т.е. тоже не любите, как когда чужой мои читает письма, подглядывая… Ой, уже забыл. Надо же, давно не слушал. Это, кстати, надо Владимира Семеновича послушать надо будет. Там целиком радио "Шансон", кстати. Есть какие-то исключения из репертуара радио "Шансон"?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: Нет, никакое.
ЛЕБЕДЕВ: Просто не могу вообще. Даже в шутку не получается.
КОРЗУН: Да, а музыка какая сопровождает Вас по жизни?
ЛЕБЕДЕВ: Без слов.
КОРЗУН: Би-бип. Так пришел. Новое сообщение ICQ,
ЛЕБЕДЕВ: А у нас ICQ запрещено.
КОРЗУН: Да, а почему?
ЛЕБЕДЕВ: А потому что это вещь, которая… она жрет мозг. Это вещь, которая отвлекает от работы и человек, переключаясь туда, он, во-первых, начинает выстраивать совершенно неправильную ментальную модель того, как он интерактирует с собеседником. И ему кажется, что это настоящее общение. Проверить надо то, что это не настоящее общение, очень просто. Надо открыть полугодовой давности транскрипцию своей беседы и понять, что там вообще ничего не ясно. Т.е. с кем ты, о чем говорил, и что ты имел в виду, ты уже вспомнить не можешь. Потому что в момент общения у тебя была эмоция. Ты, допустил, себя на то, что, а сейчас я разговариваю с девушкой красивой, и начинаешь с ней так общаться. А потом, когда проходит время, из текста это никак не следует. Потому что это какие-то отрывочные мычания, совершенно бессмысленные. Плюс обиды, которые стоятся на пустом месте. Потому что человек, сидящий в ICQ, ему кажется, что собеседник-то с ним общается. Это такой сурогат общения. И он начинает обижаться, если тот в туалет отошел, скажем. Если человек не отвечает три минуты, то сразу, эй, привет, чего ты молчишь? Ты что обиделся что ли? Все, я с тобой больше не разговариваю. А ничего не произошло за это время. Тот человек на компьютере вообще не обязан быть на связи. Та же самая проблема существует с телефоном. Я рассчитываю в какой-то момент вообще отказаться от телефонной связи и быть на проводе только тогда, когда мне это нужно. Выкинуть мобильный телефон в принципе. Люди звонят, думая, что если они до меня дозвонились, я с ними уже готов разговаривать. А это не так.
КОРЗУН: Ну, есть там кнопочка "выкл". Можно ее выключить, наверное. Энергосберегающая еще технология. Батарейка еще целее будет.
ЛЕБЕДЕВ: Да, но люди будут раздражаться, как это "абонент временно недоступен"?! Что с тобой случилось? Тебе будут звонить, переживать, самолет ли со мной не упал ли?
КОРЗУН: В метро едет по дальней линии, куда еще не провели современных сотовых операторов. В метро то едите вообще?
ЛЕБЕДЕВ: Я хожу в то, которое еще не построено.
КОРЗУН: Это в какое, интересно?
ЛЕБЕДЕВ: Вот сейчас был, например, где продолжают Крылатскую ветку, смотрел. Там тоннель новый копают, двойной. Где сверху машины, а снизу поезда.
КОРЗУН: А, ну, да, у Вас же еще сайт Московского метро. Я об этом чуть не забыл.
ЛЕБЕДЕВ: Да, а это к вопросу о бесплатных проектах.
КОРЗУН: Да, это бесплатный что ли?
ЛЕБЕДЕВ: Бесплатный. Но он и метро не принадлежит. Это мой проект. Я просто взял его и сделал. Потому что единственная вещь, которую я запомнил про журфак, нам объясняли на какой-то очередной теории журналистики, что у журналиста темы валяются под ногами. Мне эта фраза очень понравилась. Я вспомнил, что под ногами находится метро. Сел и сделал этот сайт. Тогда метро было никому не нужным в принципе. Ну, что это, засранный кафель и бомжи. Больше там нет ничего. И все стараются его избегать. Первым делом купить себе машину. Что это за транспорт. А я люблю такой миф про метро. Сделал сайт на черном фоне, у меня там людей нет никаких, ничего. И никаких актуальных новостей ни в коем случае. И про Дмитрия Гаева ни слова.
КОРЗУН: Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Ну, что, отдать Вас, что ли, на растерзание слушателям. Напомню телефоны, сбросив предварительно, наверное. Так телефоны наши прямого эфира 783-90-25, или 783-90-26. Набирайте, здесь совершенно живой, и вполне здоровый, даже временами улыбающийся Артемий Лебедев, наш сегодняшний гость. Если хотите задать ему вопрос. Пока задавайте Вы, я пока посмотрю, что у нас есть на сайте. Добрый вечер, мы слушаем Вас. Кто Вы и откуда?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Алексей. Я звоню из Подмосковья. Ну, не вопрос, реплика скорее. Я видел в интернете фоторепортаж из Северной Кореи. Злой Вы, Артемий.
ЛЕБЕДЕВ: Да, это мой репортаж, и…
АЛЕКСЕЙ: Злой Вы.
ЛЕБЕДЕВ: А, злой я?
АЛЕКСЕЙ: Да.
ЛЕБЕДЕВ: А, т.е. Вы любите Северную Корею. И Вам близок тот строй, который мне удалось запечатлеть, пока он еще не развалился.
АЛЕКСЕЙ: Нет, я не был никогда. Хотел бы побывать. Но мне кажется, те вещи, которые описаны и как они описаны, их можно и в Москве найти.
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, можно. А Вы думаете, что я Москву какими-то золотыми красками описываю. Или говорю, что, кто в Москве не бывал, красоты не видал? Вы в чем меня пытаетесь обвинить? Г*вно везде.
АЛЕКСЕЙ: Я не видел, как Вы Москву описываете, но мне кажется, если Вы все так описываете, ну, злой Вы.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, значит, я злой. Ну, хорошо. Это, в общем, никак меня не оскорбляет.
АЛЕКСЕЙ: Знаете, Артемий, здравствуйте. Во.
ЛЕБЕДЕВ: Добрый день.
КОРЗУН: Поговорили хорошо. Вы вообще себя ощущаете себя, как человека доброго, равнодушного, злого? Это тема для того, чтобы поговорить. Вот какой Вы в отношениях, ну, не знаю, с сотрудниками, с близкими людьми?
ЛЕБЕДЕВ: Я авторитарный, субъективный и злой, и циничный.
КОРЗУН: Что Вас больше всего водит в злобу?
ЛЕБЕДЕВ: Тупость – это главное топливо просто. Как в Северной Корее ездят такие грузовики с газогенератором на дровах т.е., там такая бочка стоит, туда кидают поленья, и грузовик этот 20 км в час едет. Вот в меня так же тупость забрасывается и пыхчу.
КОРЗУН: Ну, это значит, я не досмотрел все. Что действительно там такие грузовики?
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: А что больше всего поразило? Вот в сравнении, ну, не знаю, с Россией?
ЛЕБЕДЕВ: Я никогда не жил в 50-е годы, но я увидел там такой колхозный Советский Союз 1951 года, скажем. Вот это абсолютно Северная Корея. Но только местами встречаются такие брежневские 9этажки, или 16этажки. А так в основном там просто ничего нет. Это вот то самое, чего было в моем детстве. То, что кусками только помню. Пустые прилавки, еще в которые иностранцев не пускают. Иностранец же не мог просто так пойти по советским магазинам. В Советском Союзе он, наверное, еще теоретические мог бы слинять из-под надзора, если он бы там переоделся в ушанку. Он хоть похож на русского. Иностранец от русского ничем не отличается. Европеец. А в Северной Корее этнический состав абсолютно на 100% гомогеничен. Т.е. там все только корейцы. И ты заметен за километр. Во-первых, потому что ты высокий, а они все низкие, тебе по пупок примерно высоты. А во-вторых, потому что у тебя вид другой. Поэтому тебя отлавливают, если ты решил из гостиницы вдруг пойти погулять по городу, если тебе вообще такая мысль в голову пришла, что там категорически запрещено, тебя просто менты отлавливают, возвращают обратно, вот и все.
КОРЗУН: Менты в форме? Вы писали там по поводу секретного сотрудника на велосипеде. Это правда? Это настоящая история?
ЛЕБЕДЕВ: Да, абсолютно.
КОРЗУН: Да, то, что там 20 м в сторону от гида и уже там отлавливают. Хорошо. Александр на пейджер прислал: "Судя по Вашим взглядам на жизнь, Вы отъявленный либерал". Я бы не сказал. "Неужели Вам лень отстоять те принципы, по которым Вы живете, проголосовав на выборах", Хотя, наверное, либерал…
ЛЕБЕДЕВ: Не надо меня только втягивать в беседу про политику. Потому что если я начну какие-нибудь фамилии упоминать, я еще больше разозлюсь. И меня на какую-нибудь очередную идею сподвигнет это.
КОРЗУН: Ну, в принципе идеи либеральные, идеи личной свободы Вас греют или нет?
ЛЕБЕДЕВ: Да, меня она очень греет, но мне для этого не нужны помощники в виде тех, кто называет себя партиями. Спасибо, я справлюсь сам. Так же как для того, чтобы иметь отношения с Богом, мне не нужна церковь.
КОРЗУН: Хорошо, живя в государстве, похожем на северную Корею, такие государства есть. Вы могли бы ощущать себя свободным?
ЛЕБЕДЕВ: Вряд ли.
КОРЗУН: Ага. Вот есть за что зацепиться. "Неужели Вам лень, - спрашивает Александр, и я вслед за ним, - отстоять те принципы, по которым Вы живете?" Можете себе представить, что Россия станет страной, похожей на Северную Корею?
ЛЕБЕДЕВ: Ну, она уже была, так что чего собственно, назад не вернется.
КОРЗУН: Назад дороги нет? Точка не возврата пройдена, Вы считаете?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, все уже слишком деньги полюбили. Уже не получится.
КОРЗУН: "Сколько версий Яндекса Вы сделали", - спрашивает Андрей.
ЛЕБЕДЕВ: Ой, по-моему, 9.
КОРЗУН: Это все разные? Это, включая ya.ru, этот поисковик?
ЛЕБЕДЕВ: Нет, это именно самого Яндекса. А так для Яндекса мы сделали проектов 110, наверное, всего вместе.
КОРЗУН: Андрей же мне подсказывает. "Когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо". Точно, Андрей, как хорошо. За что я люблю слушателей "Эхо Москвы", вот их не коллективный, нет. Не правильно я говорю. Нет, они не коллективно пишут. Индивидуальный разум всех слушателей "Эхо Москвы". Он превосходит, замечательно совершенно. Когда сидишь в студии, ощущаешь, о чем-то знаешь там много, ты король, там прочее. А найдется обязательно кто-то, который знает больше тебя и лучше. Как, кстати, зависть присутствует в Вас по отношению к коллегам дизайнерам, там к другим. Если кто-то из Ваших сотрудников что-то удачное нарисовал. До чего там не додумались.
ЛЕБЕДЕВ: Я стараюсь делать все, чтобы я мог хоть кому-нибудь завидовать. Особенно среди тех людей, с которыми я работаю. Для меня это очень важно. Если есть человек, который глупее, чем я. И я это вижу. Что вот он меньше умет, хуже умеет, мне с ним в ту же секунду становится неинтересно. А если это продолжается долгое время, я его просто увольняю.
КОРЗУН: Еще с пейджера вопрос. "Как Вы относитесь к блогам?" Это, наверное, в продолжение разговора об ICQ. "Не кажется ли Вам, что от них народ тупеет?"
ЛЕБЕДЕВ: Мне кажется, что народ тупеет от телевизора. А от блогов, наверное, нет. Там хоть надо читать. Тренируется вот этот вот мышечный орган, который отвечает за (НЕ РАЗБОРЧИВО).
КОРЗУН: К телефону вернемся. 783-90-25 или 26 последние две цифры. Добрый вечер. Слушаем Вас. Как Вас зовут? Откуда Вы?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Сергей. Я из Перми.
КОРЗУН: Из Перми. Слушаем Вас, Сергей. В Перми уже, наверное, ночь глубокая. Часа 2-3, сколько там?
СЕРГЕЙ: Да, к двум часам приближается. Я бы хотел задать Артемию такой вопрос. Не знаю, насколько он корректен, но тем не менее. Артемий, как Вы относитесь к новому дизайну МТС?
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо за вопрос. Меня почему-то часто об этом спрашивают. Мне совершенно все равно, какой у них дизайн. Потому что любой, какой бы им не сделали, лучше, чем-то, что было. И мне совершенно не понятно, почему вдруг случилась такая коллективная амнезия, и все забыли, какой чудовищный, запредельный, неприличный логотип у МТС был до того. Сейчас у него ну хотя бы унитазная крышка и одно яйцо. Ну, хорошо, пусть они с ним живут, они счастливы. У них одно яйцо сине, другое красное. Весь холдинг теперь яичный. С десяток себе такой сделали. Но то, что у них было до этого, оно вообще ни в какие ворота не лезло. И надо переживать именно из-за этого, как люди могли 15 лет жить с таким отвратительным, запредельным логотипом.
КОРЗУН: Но Вы к этому руку не прикладывали ни коим образом?
ЛЕБЕДЕВ: Нет. Им делали англичане.
КОРЗУН: Почему-то еще вопрос был к Вам по поводу МТС, почему не перебрендировали МТС, или что-то в этом роде. Где-то вопрос такой я натыкался.
ЛЕБЕДЕВ: МТС работал с англичанами. Причем им сделали те же люди, что и Билайн. И даже ходил такой анекдот, что в контракте с Билайном было написано, что когда конкуренты придут, им надо очень плохо сделать.
КОРЗУН: Вы работали, тем не менее, с "Самсунгом". И считали это…
ЛЕБЕДЕВ: И работаем.
КОРЗУН: Работаете с "Самсунгом" и считаете это большим достижением…
ЛЕБЕДЕВ: Я считаю. что помимо того. что мы с ними работаем лет уже, наверное, 7, что тоже достижение само по себе, мы с ними добились очень большого успеха совместного в производстве микроволновой печи, которая сегодня продается в любом магазине бытовой техники, дизайн которой сделали мы. Примеров таких сотрудничества международных компаний с нашими российскими дизайнерами больше не существует.
КОРЗУН: Т.е. вообще единственный пример. А в чем выгода такого международного сотрудничества?
ЛЕБЕДЕВ: Они получили хороший дизайн, а мы получили хорошую печь в магазине, которая являются частью нашего портфолио. И она у нас стоит у нас на кухне, мы в ней пирожки разогреваем, она работает.
КОРЗУН: Есть ли русский или российский какой-то особый дизайнерский менталитет. Почему вот этот случай единичный?
ЛЕБЕДЕВ: Он не единичный. Мы еще после этого сделали целую линейку пультов и интерфейсов для телевизоров "ВВК" - это один из самых крупных китайских производителей электроники. Он на Горбушке хорошо известен москвичам.
КОРЗУН: Да, известен. У меня дома тоже есть.
ЛЕБЕДЕВ: Вся новая техника сделана, интерфейс сделан нами. И мы сделали то, чего никогда не делали в телевизорах. Нормальный шрифт и понятное меню. Потому что до этого к людям относились так, как будто они играют в пинг-понг из очень крупных квадратиков. Вот весь текст даже у дорогих телевизоров, там у "Филипса", у "Сони", у них просто неприличное меню вообще. Просто так нельзя с людьми разговаривать через экран. Для "ВВК", который не "Филипс" и не "Сони", мы сделали то, что эти большие компании до сих пор не поняли.
КОРЗУН: Еще вопрос с эфира. Добрый вечер. Слушаем Вас.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Добрый вечер. Доброй ночи. Меня зовут Марина. Звоню из Москвы. Артемий. Вы знаете, я Вам очень признательна. Я вчера прилетела из Португалии. Причем поехала туда, прочитав Ваш сайт, Ваш репортаж. Я Вам очень признательна.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, мне очень приятно, что Вы воспользовались моим советом, посетили эту прекрасную страну. Там действительно очень хорошо.
МАРИНА: Да, т.е. настолько замечательно были Ваши впечатления, мне очень понравилась Ваша фраза, что не хватит никакого трафика на Ваши эмоции. Я с Вами полностью согласна, я туда обязательно вернусь.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
МАРИНА: Потрясающе. Удачи Вам. Так держать.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо.
КОРЗУН: И еще звоночек. Добрый вечер, слушаем Вас.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Здравствуйте. Я бы хотела спросить у Артемия. как он оценивает профессионализм человека, который ведет эту беседу? Может быть, с точки зрения не окончившего университет журналиста?
ЛЕБЕДЕВ: У нас передача "Без дураков". Дураков здесь нет.
КОРЗУН: Снимаю вопрос по формальной причине. Вы не представились и не сказали, из какого Вы города. Еще звонок. Добрый вечер. Здравствуйте. Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Георгий. Москва. Я Вас не знаю, но слушаю полчаса уже. Вам здоровья, всех благ, всего хорошего.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
ГЕОРГИЙ: До свидания.
КОРЗУН: Спасибо. Вопрос от Мохнатого Покемона из Москвы: "Артемий, почему в Вашем творчестве так много ремэйков?"
ЛЕБЕДЕВ: Ремейков у меня вообще нет. Я запрещаю стилизацию в любом виде. Она у меня просто запрещена верховным указом. Каждый дизайнер, если ему чего-то вдруг молния шибанет в голову, или он там лампочку неправильно вкрутит и пальцы засунет в цоколь. И он решит там стилизоваться подо что-нибудь, под 20-е годы, например, он тут же получает в вафельницу вообще без вопросов. Сразу просто. Запрещено. Надо делать то. что сегодня делается. Своими руками свежие идеи.
КОРЗУН: А внутренние ремейки, которые определяют иногда, как это бывает, стиль. Есть ли вот какой-то общий стиль у студии?
ЛЕБЕДЕВ: Обязательно. Вы идете на концерт Мадонны, потому что она поет то, что Вы слышали последние 20 лет на сидюках, правильно? А не потому что она вдруг спела голосом Фреди Меркури. Она споет понятное и известное. И на это идут, то же самое у нас. Первый раз ты сделал, это может быть новое. Второй раз сделал, сам себя повторил. На третий раз тебе начинают за это деньги платить.
КОРЗУН: "Почему в Вашем веб-магазине, - спрашивает Алексей из Москвы, это вопрос по интернету пришел, - нельзя оплатить продукцию Яндекс-деньгами?" Чего ж Вы не договорились что ли с руководством?
ЛЕБЕДЕВ: Если бы уважаемый слушатель знал, насколько сложно вообще проводить какие-либо деньги. И что нам стоило просто открыть интернет-магазин, он был бы сильно удивлен. Потому что все книги о бизнесе нервно курят в стороне. Деньги никому не нужны. С банком мы боролись, потому что у нас было написано в этом магазине матерное слово. И по этой самой причине банк нам пытался отказать в приеме платежей, хотя это вообще н его собачье дело. Но потом, слава Богу, все нормально стало.
КОРЗУН: Расскажите в двух словах, как открывать вот этот бизнес. На самом деле кажется, что нет ничего проще сейчас в интернете.
ЛЕБЕДЕВ: Очень, очень тяжело. Деньги никому не нужны. Ставят лимит на прием денег. Ты, допустим, хочешь получить 15 000 в день, а тебе говорят, а вот больше 5 мы не позволим тебе принимать.
КОРЗУН: Это именно по электронным системам платежа, или это банковские какие-то установки?
ЛЕБЕДЕВ: Банковские заморочки. Бред, вот просто бред на голом месте. Они говорят, а вдруг ты деньги соберешь и смоешься. А то, что я вот уже 10 лет сижу и уже 10 лет с этим банком работаю, они не понимают, потому что это в другом отделе происходит.
КОРЗУН: Ну, я уже слышал, что у Вас есть там бухгалтерский отдел. А, тем не менее, деньгами в основном сами занимаетесь? Или кому-то доверяете?
ЛЕБЕДЕВ: Ни в коем случае. Я вообще про деньги ничего не знаю. Я только знаю, что наши советские деньги, все это ужасно, даже деньги из монополии более интересны, чем российские.
КОРЗУН: Наши советские деньги…
ЛЕБЕДЕВ: Русские деньги, вот наши, с Красноярском, Ярославлем, вот это все. Ужас этот географический.
КОРЗУН: С этим видом на 100 рублей замечательным, который так любят телеоператоры. Они нравились советские? Нет, подождите, жили в то время. Они еще да…
ЛЕБЕДЕВ: Конечно, жил. Я сторублевку редко держал. Потому что это была зарплата моих родителей. А так ну естественно я видел их в глаза. Сейчас сторублевка стоит 100 рублей наших. А я говорю про наши современные деньги, которые ужасны. Возьмите 50 рублевую купюру и посмотрите на ноги женщины, которая изображает Санкт-Петербург. У нее 6 пальцев на ноге. Просто возьмите купюру из кошелька. Я Вам не подрисовывал сейчас в данный момент. Посчитайте пальцы на ноге.
КОРЗУН: Вы бы взялись за обновление российских денег? Вот 50рублевая купюра. 6 пальцев и есть, да. Показали 50 рублей. Вы бы взялись за обновление российских денег?
ЛЕБЕДЕВ: Взялся бы, да. Мне интересно все новое, чего я никогда раньше не делал.
КОРЗУН: А миссию какую-нибудь в себе ощущаете? Т.е. вот есть какая-то цель или сверхцель, которой хотите добиться в жизни, ну, я уже понял, что дожить до пенсии, путешествовать… правда, 6 пальцев, обалдеть (Смех). Посмотрите, у кого там 50 рублей завалялось где-нибудь поблизости.
ЛЕБЕДЕВ: Да, это вопрос о советских банкнотах. Российских, точнее.
КОРЗУН: По поводу миссии все-таки.
ЛЕБЕДЕВ: Ну, я очень не люблю говорить какими-то высокопарными словами. Я так лично для себя, совершенно не призывая никого мне как-то в этом помогать или разделять со мной мою скорбную участь, хочу сделать так, чтобы словосочетание "русский дизайн" ассоциировалось не только с лаптями и матрешками.
КОРЗУН: Вы могли бы жить в другой стране? В Китае, который Вам понравился?
ЛЕБЕДЕВ: Нет.
КОРЗУН: В чем именно Вы ощущаете себя русским человеком, поскольку ну по взглядам достаточно либеральный. История такая в общем как-то, наверное. универсальная история, не рядовая естественно. Но история человека, по-моему, да и есть люди, которые так же начинали из интереса просто к самому процессу, и потом это вырастало в большое дело, становилось большим успехом и т.д. В общем, вполне, скоре европейская история, чем русская. Нет?
ЛЕБЕДЕВ: Вот эпитет "европейский" для меня совершенно не положительный. Потому что, ну, бывает евроремонт, который тоже к Европе отношения не имеет. А если он и есть, то он похож скорее на турецкую бытовку, чем на евроремонт. Это меня совершенно не волнует. Меня радует то, что, живя в России, имея один единственный русский паспорт, не собираясь переезжать ни в какую другую страну, я могу ездить практически всюду, где мне только захочется. Могу смотреть любые страны, самолеты летают из Москвы. Пусть с пересадкой в некоторые места, ну, ничего страшного. Мне нравится все, что здесь происходит. Мне нравится эта страна. Мне нравится этот город, мне нравятся люди, которые здесь живут, мне нравится рубль, как валюта. Не как бумажка, меня абсолютно устраивает сама вот платежная способность этого инструмента финансового. Меня абсолютно все устраивает. У меня хорошая компания. У меня замечательные коллеги. Я со всей страны приглашаю дизайнеров, приезжают люди, которые всю жизнь прожили там в Хабаровске, например, и она свои, родные. И с ними можно со второго дня начинать работать. Мне нравится размер этой страны. Я смотрю на карту, мне приятное тепло разливается по моему телу. Я хотел бы, может, чтобы она была чуть больше, но, в общем, и та, которая есть, вполне сойдет для меня. Я приезжаю в любое место и вижу, что это Родина. Там те же урны, те же будки телефонные. Мне абсолютно все нравится. Мне не надо жить ни в какой другой стране. Мне достаточно посмотреть весь мир, закрасить всю карту. И, в общем, там уже и пенсия настоящая наступит к тому моменту.
КОРЗУН: Пенсия, ну, Вам ладно, в 31 год рано еще об этом говорить.
ЛЕБЕДЕВ: Я вообще, в Южном полушарии нигде не был еще.
КОРЗУН: Ну, в Южном есть что посетить. Там на самом деле, да, потом еще и пенсионный возраст повысят к тому времени. Так что до пенсии еще далеко тянуть.
ЛЕБЕДЕВ: Я думаю, что пока инфаркт за клавиатурой не хватит, я не прекращу работать.
КОРЗУН: Вопрос с пейджера. "Как Вы относитесь к новомодным слэнгам интернета и словам типа "превед, медвед" и т.д.
ЛЕБЕДЕВ: И "кросавчеги". Очень хорошо отношусь. Я вообще за любые литературные игры. И не понимаю никаких возмущений по поводу того, что люди играют со своим языком. Надо сказать, спасибо, что он живет.
КОРЗУН: "Где можно увидеть Ваш материал о Северной Корее?" – спрашивает Павел из Санкт-Петербурга. Скажите вообще, где там можно…
ЛЕБЕДЕВ: www.tema.ru. Это мой сайт. На нем есть раздел "Путешествую", на котором находится описание всех мест, где я был.
КОРЗУН: "Почему забросили он-лайн книгу о дизайне. Руководство. Пропали идеи?" – спрашивает Игорь.
ЛЕБЕДЕВ: Я как раньше писал ее через пень-колоду, раз в три месяца чего-то выкладывал, так и сейчас в последние там уже 8 лет ничего не менялось в этой периодичности.
КОРЗУН: Вспомнил, чего еще хотел спросить, увидел продается в "Озоне", наверное, и в других местах, книжка для детей. Там даже три выпуска рекламируются. Что это такое? Учебник? Начиная от 7 лет, или что-то там написано.
ЛЕБЕДЕВ: Там это написано, потому что нам не давали гигиенический сертификат, потому что у нас шрифт с засечками. А считается, что дети до 7 лет должны читать без засечек.
КОРЗУН: Что такое засечки?
ЛЕБЕДЕВ: Засечки, ну, это такие рисочки. Ну, как шрифт "Таймс". Это с засечками, "Ариал" без. Вот такая разница. Нам, поскольку у нас шрифт с засечками, то нам соответственно не разрешили написать "до 7 лет". На самом деле можно читать с года, и все дети абсолютно счастливы. Это такой трехтомник. Мы сделали вместе с Эдуардом Катыхиным, замечательным художником. Он все нарисовал. А я придумал саму серию, что с детьми надо разговаривать по взрослому и про взрослое. И там одна книжка про мобильные телефоны, другая про очки, третья про помаду.
КОРЗУН: Ну, и она издается в Вашем же издательстве Артемия Лебедева.
ЛЕБЕДЕВ: Да.
КОРЗУН: Тяжелый бизнес издательский?
ЛЕБЕДЕВ: Ой, если бы я занимался только издательством, да, наверное, я бы, наверное, давно уже помер и обложился бы валерьянками всякими с валокордином. А так я просто на одном деньги зарабатываю. На это трачу. Делаю те книжки, которые хочется мне, а не издателю. И делаю ровно то, что я хочу. Вот если мне нравится эту бумага, и она стоит в 5 раз больше, чем нужно, значит, я куплю эту бумагу. Мне все равно, сколько она стоит абсолютно.
КОРЗУН: Артемий Лебедев был наш сегодняшний гость. По-моему, сегодня мы установили в программе "Без дураков" рекорд количества вопросов, на которые были получены, ну, или не получены ответы.
ЛЕБЕДЕВ: А какой бонус то?
КОРЗУН: Бонус за рекорд? Да никакой. Рейтинг слушательский. Значит, больше будут слушать. Артемий, Вам спасибо за ответы на вопросы, которые нас интересовали.
ЛЕБЕДЕВ: Спасибо Вам.
КОРЗУН: И, ну, удачи. Что я еще могу пожелать. Счастливо.
ЛЕБЕДЕВ: Вам того же самого. До свидания.
Источник: http://echo.msk.ru/programs/korzun/45861/
вторник, 31 мая 2005 г.
Пресс-конференция Артемия Лебедева в Иркутске
Пресс-конференция Артемия Лебедева состоялась в Иркутске 31 мая 2005 года в Колледже бизнеса и права Байкальского государственного университета экономики и права Иркутске. Организаторами пресс-конференции выступили иркутские компании «Эксперт-Консалт» и «Центр Веб-решений».
Главный герой пресс-конференции сразу предложил журналистам задавать вопросы.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— В одном из интервью вы сказали, что дизайнер — это профессия, которая не требует напряга. В то же время вы пишете, что много лет работаете по 10-12 часов в сутки. Как разрешается это противоречие?
А.Л. — Когда я говорил, что дизайнер — профессия ненапряжная, я имел в виду в первую очередь себя. Меня работа не утомляет; 10-12 часов в сутки я работаю, когда выходные и когда день рождения чей-нибудь остается на вечер; обычно я работаю часов 14 часов, или 16 часов, иногда и больше. Я могу сутки работать. Поскольку я человек очень ленивый вообще в жизни, мне иногда бывает лень уйти с работы. А сидеть за компьютером на стуле — работа небольшая; я могу иногда прямо уснуть на клавиатуре, потому что мне лень дойти до дивана, который у меня в кабинете находится через два метра от стола. Я не очень делаю для себя разделение между работой и отдыхом, потому что, когда я работаю, я не чувствую никакой усталости, я просто сижу и делаю то, что мне приятно. То, что мне неприятно и неинтересно, я стараюсь не делать. Приводить это в качестве примера или рецепта для других дизайнеров я бы, наверное, не стал — кто-то может не понять моего такого отношения, кто-то привык ходить домой, кто-то любит отдыхать, у кого-то есть отпуск. У меня отпуска не бывает никогда и не бывает никаких выходных вообще в принципе. У меня единственный повод отдохнуть — поехать в другой город путешествовать и заодно это с чем-нибудь полезным совместить, типа прочитать лекцию. Сюда я приехал из Новосибирска, с фестиваля «Идея»; у меня там было две лекции и я участвовал в жюри. Отсюда я полечу в Москву, всего на два дня, и улечу в Болгарию. Из таких маленьких кусочков иногда можно сложить и отпуск, но на самом деле почти всегда приходится работать.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— Вы отметили, что вы не берете к себе в компанию людей, которые работают хуже вас. Каковы критерии? Что значит «хуже вас» и могут ли быть люди, которые работают лучше вас?
А.Л. — Естественно. Я испытываю определенную слабость к хорошему дизайну и к людям творческих профессий самых разных — начиная от редакторов и заканчивая иллюстраторами. Если я вижу хороший текст, хорошую картинку или хороший дизайн, хорошую книжку например, я ничего не могу с собой поделать — я хочу с этим человеком работать. Я знаю, что я должен сказать, чтобы он работал еще лучше и получал еще больше удовольствия. Я могу сделать так, чтобы он был востребован, что для любого творческого человека очень важно — чтобы он не просто сидел и писал в стол, не просто делал какие-то вещи, не зная, чем закончится это его стремление к самовыражению — в студии у меня он имеет возможность заниматься так же, как и я, своим любимым делом, получая за это еще и деньги и большое количество заказов — на много месяцев вперед расписание будет составлено и загружено. Разумеется, если бы я приглашал людей, которые делают ровно то же самое, что и я, или если бы они делали что-то хуже, чем я, то тогда я бы не получал никакого удовольствия. Разумеется, все те люди, с которыми я работаю, каждый из них что-то свое делает лучше, чем я. А я лучше всех все это дело организовываю.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— То есть это такие эгоистические соображения?
А.Л. — Можно сказать «эгоистические», а можно сказать, что мне просто так приятнее.
Ольга Куклина, ИГТРК, «Вести-Иркутск»:
— Я слышала, что вы единственный преподаватель МГУ без высшего образования. Чему вы учите насвоих лекциях и чему и у кого учитесь сами?
А.Л. — Я закончил среднюю общеобразовательную школу московскую и проучился всего один курс в университете. Зато за этот курс я познакомился с деканом достаточно хорошо, потому что это был тот человек, который три раза меня оставлял на второй год на первом курсе. Потом я вообще перестал посещать это заведение. Как-то мы встретились с деканом — он проявлял фотографии и я, у меня студия находится недалеко от журфака. Он мне говорит: «А чё б ты у нас лекции не почитал?» И я в течение семестра учил студентов на своем собственном родном факультете журналистики и получил несказанное удовольствие, ставя оценки в зачетки, потому что это то, чего я сам имел не в большом количестве в своей жизни, у меня не много было оценок в зачетке и в основном все плохие.
Чему я учусь? Абсолютно всему, что могу получить у внешнего мира. Учусь у обстоятельств. У меня существует понятие «заявка на дизайн», когда другие люди, не специалисты в дизайне, начинают вывешивать объявления — там не написано «мы приглашаем дизайнера», но как-то иначе сформулировано это желание. Когда на двери написано «закрывайте, пожалуйста, дверь» или «не хлопайте дверью» — это прямой вызов дизайнера, как сантехника. Просто никто не знает, что дизайнер — это тот, кто должен изобрести дверной доводчик, который сам будет эту дверь закрывать, чтобы она не хлопала. Я учу людей обращать внимание на такие вещи, обращать внимание на себя, смотреть на то, как кому что удобно делать, привожу примеры о том, что чтобы перевести мобильник в режим тишины, нужно нажать 8 кнопок на нем и обратить на это внимание. В тот момент, когда ты нажимаешь восьмую, ты уже должен задуматься как дизайнер о том, что, наверное, из этого можно сделать более удобный и простой подход, использовать это как свой инструмент. А дальше уже все остальные вещи — из области рекламы и продаж — как сделать так, чтобы то решение, которое дизайнер придумал для этого мобильного телефона, было востребованным — для этого ему нужны другие специалисты в помощь, менеджеры, рекламисты. Задача дизайнера — заниматься дизайном. У дизайнеров работы — просто непочатый край, конь не валялся и на жизнь хватит любому, кто решит быть дизайнером и заняться дизайном даже сегодня.
Журналист:
— Что вы делаете, если ваш дизайн не нравится заказчику?
А.Л. — Я не помню таких случаев и примеров. Если что-то не нравится заказчику — есть два варианта. Либо проигнорировать то, что ему не нравится и просто выпустить — так тоже бывает — либо не работать с ним дальше, вернуть деньги. Если мне что-то нравится, я в чем-то уверен — я не буду это переделывать только потому, что заказчику это не понравилось. Мнение заказчика сиюминутное, как будто он шел в магазин кафель выбирать — зеленый не хочу, хочу красный — я не хочу выступать в роли кафеля. Я поэтому очень много работаю с заказчиками, объясняю им, что мы делаем и после этого таких проблем, как приемка дизайна, практически у нас не бывает. Мы не обсуждаем дизайн, в отличие от многих. Мы обсуждаем: решена задача, которая перед нами была поставлена, или не решена. А «красиво-некрасиво» говорит человек, который не потрудился пообщаться с дизайнером до начала работы.
Журналист:
— Что самое главное в веб-дизайне, в каком направлении он развивается и будет развиватьсядля пользователей?
А.Л. — Практически всё, что можно было открыть в веб-дизайне для пользователей, для людей, там уже открыто. В ближайшие пять-десять лет ничего принципиально нового не будет. Будут улучшаться технологии и способы подачи информации. Информация, может быть, будет загружаться быстрее; но вы знаете, что такого роста скорости, который ожидался, не произошло, у многих интернет сейчас по скорости такой же, как 10 лет назад. Возможно, улучшатся какие-то технологии изображения, будут мониторы с более хорошим разрешением. Сейчас мониторы безобразные, все абсолютно, у них разрешение, допустим, 100 точек на дюйм, а должны быть мониторы с разрешением хотя бы 300 точек на дюйм, чтобы текст на экране был хоть отдаленно похож на тот текст, который мы видим в книге; его бы уже было гораздо проще читать, с таким разрешением мы могли бы использовать те визуальные приемы, которые сегодня можно использовать в печатной продукции, где разрешение и 1200, и 2400 точек на дюйм, чего на экране сегодня не бывает. Экран — это такая приблизительная условность, она будет восприниматься, как видеоавтоматы начала 80-х, где всё было такое крупнопиксельное, из очень несложных объектов и в небольшом количестве цветов. По сравнению с тем, что сейчас … различить, где уже полноценное видео, с актерами, со взрывами, со взрывающимися машинами — настоящее кино — смотришь, только сам в него играешь. Вот такая же будет разница. А собственно сама суть игры — она остается той же. Задача — передать информацию — та же. Некоторые сайты — сайты газет и журналов — они такими же и останутся, потому что как журналисты писали свои статьи, так они их и дальше будут писать, в этом ничего нового не происходит, за последние 300 лет мало что поменялось. Интернет в данном случае просто более удобный способ получения этой информации. Будет больше приборов, которые смогут эту информацию получать. Телефоны будут с большим разрешением, с большой пропускной способностью; может быть, это будут не телефоны, а что-то еще, что позволит находиться в Интернете все время, не думая о том, какая у тебя скорость. Все остальные законы и принципы останутся.
Журналист:
— От одного иркутского дизайнера услышал накануне лекции фразу: «Сам не знаю, зачем иду,что могу услышать такого, что я бы уже не прочитал в Интернете». Что на этой лекции можноуслышать такого, чего не было в Интернете от вас?
А.Л. — Я бы на месте этого дизайнера, если бы кто-нибудь приехал прочитать лекцию и мне было бы интересно этого человека послушать и я был бы уверен, что все, что можно прочитать, я уже прочитал, (я довольно много читаю, но при этом есть миллионы людей, с которыми мне было бы очень интересно встретиться хотя бы ради одной простой причины. Мне интересно посмотреть на живого человека, у которого получилось сделать то, что у него получилось сделать, и при этом те слова, которые он может произнести для меня будут лучшим подтверждением правоты этого человека, его уверенности в том, что он говорит). Если бы я был на месте этого дизайнера, я бы себя слушал именно с этой точки зрения: почему у этого гада получилось, а я, который самый умный и все книжки на свете прочитал, на его лекцию пришел. То есть если я такой умный, то почему я такой бедный.
Журналист:
— Вы говорили, что в каждом городе выбираете лучшего дизайнера.
А.Л. — В Иркутске я еще не нашел.
Журналист:
— Собираетесь?
А.Л. — У меня лекция — не поход за рыбой с сетью, я приезжаю читать лекции не для того, чтобы найти новых заказчиков и не для того, чтобы пополнить свой штат. Даже если будет какой-то дизайнер, который меня заинтересует, все равно я с ним буду еще какое-то время переписываться, он получит тестовые задания, только потом приедет в Москву и у него начнется испытательный срок. Это вовсе не так просто, как кажется.
Журналист:
— В списке городов, которые Вы посетили, Вы не указали Москву. Вы не были в Москве?
А.Л. — Базовая станция не считается. Это все равно, что указывать среди языков, которые ты знаешь, русский.
Журналист:
— Ваше впечатление от иркутских дизайнеров, есть ли потенциал?
А.Л. — Вопрос был бы смысл задать завтра. Сегодня передо мной сидят люди, которые пока что еще даже ничего не спросили, они только слушают, им показываю картинки я. А завтра будет мастер-класс, на который придут дизайнеры, покажут свои работы, и я буду давать им какие-то советы; тогда из того, что я увижу… Я не смогу делать выводы об иркутском дизайне, я смогу делать выводы о том, что те 15 человек, которые придут, мне покажут и смогу сказать, какая из этих работ самой удачной оказалась. А делать обобщающие выводы, тем более давать прогнозы иркутскому дизайну глядя на слушающий тебя класс — это было бы очень большой спекуляцией.
Журналист:
— Откуда родом сотрудники Вашей студии?
А.Л. — Среди людей, работающих в нашей студии, большинство не из Москвы. География очень широкая — начиная от Германии и заканчивая Хабаровском.
Журналист:
— С чем это связано?
А.Л. — Я москвичей не люблю, они снобы, жлобы и хамы.
Журналист:
— Вы, простите, по-моему, москвич?
А.Л. — Я москвич, но я себя чувствую человеком, который приехал в этот город. Зная, как работают москвичи и зная их трудолюбие — я точно какая-то ошибка.
Журналист:
— Если бы Вас попросили разработать герб России, каким бы он был?
А.Л. — Мне сложно ответить на этот вопрос просто так, но думаю, что, вполне может быть, это был бы не герб в его сегодняшнем виде, потому что гербы были хороши в тот момент, когда их придумывали, … в геральдическую эпоху, то есть достаточно давно. А сейчас делать гербы — это смешно, потому что сейчас герб есть у любой пиццерии и начинать разрабатывать герб для страны, пытаясь туда как-то засунуть историю — я бы просто выбрал другое средство какое-то; возможно, это был бы совсем не герб.
Дмитрий Таевский, BABR.ru :
— Ваше отношение к конкурсам сайтов и к тому, что они в России стремительно вырождаются, их становится все меньше и меньше.
А.Л. — Это хорошо, что их становится меньше — остаются более серьезные, те, которые смогли себя как-то организовать, вообще чего-то сделать. Я сейчас из Новосибирска, где был очень хороший конкурс «Идея». Он, с одной стороны, рекламный конкурс, но там есть несколько номинаций — сайты, промосайты, баннеры. С одной стороны, был виден слабый уровень сайтов вообще — на фоне телевизионных роликов или на фоне печатной рекламы сайты выглядят какой-то бедной сироткой; непонятно, как те же самые умные люди вдруг почему-то, садясь делать сайт, а не печатную рекламу, производят что-то абсолютно беспомощное, неинтересное и скучное. Просто отсутствие пока что опыта. К конкурсам я отношусь… Я не могу сказать, что очень люблю. В российских конкурсах сам принципиально не участвую никогда — такое у меня правило. На Украине я подаю работы, а в России нет. Просто потому, что мне не хочется попадать в ситуацию междусобойчика и не хочется, чтобы оценивали или не оценивали меня, а не мою работу. В любой другой стране я буду гораздо более сливаться с фоном. Идя по улицам Лондона, я могу не переживать, что кто-нибудь меня узнает. Здесь ситуация другая.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— Вы — человек нетусовочный, как написано на вашем сайте tema.ru. Для многих тусовки,междусобойчики — средство отдыха. Вы сказали, что работа для вас — не в тягость, но все-такинаверное наступает критический момент, когда вы понимаете — всё, и глаза устали, и голова несоображает. Как вы отдыхаете?
А.Л. — Читаю.
Жураналист:
— И путешествуете?
А.Л. — И, путешествуя, тоже читаю; всегда беру с собой две-три книги.
Ольга Куклина, ИГТРК, «Вести-Иркутск»:
— Что вы читаете сейчас?
А.Л. — Сейчас я читаю книжку про историю копирайта, которую написал профессор одной из нью-йоркских школ бизнеса. Он написал хороший труд, я его с удовольствием читаю, мне интересно, как … устроено. Она на английском языке.
Дмитрий Таевский, BABR.ru :
— В сети ходят упорные слухи, что вы уже сам ничего не рисуете, просто потому что некогда,что «Артемий Лебедев» — это сейчас просто марка.
А.Л. — «Артемий Лебедев» — безусловно, зарегистрированный товарный знак Российской Федерации по некоторым классам; по-моему, в 2000 году я его зарегистрировал — сразу, как прочитал новость о том, что Мик Джаггер свое имя запатентовал. Самому мне это в голову не приходило, я прочитал новость и решил — а чем я хуже. Тут же подал регистрацию и получил патент. То, что касается рисования — рисовать я никогда не умел.
Последний раз я рисовал, когда мне было пять лет, меня отдали в художественную секцию, там из меня это умение выбили навсегда идиотскими методами. Хотя меня взяли экстерном — там принимали с семи лет, меня взяли в пять, но… Это была художественная секция при Русском музее, там почему-то была такая методика, что нужно обязательно весь фон закрашивать. А мне в этом возрасте — я нарисовал какой-то объект сверху, какую-нибудь лису — а нижняя часть листа у меня белая. Мне говорят: «Нет, пожалуйста, закрась весь лист». Примерно за месяц или за два, когда я посещал эти занятия, они у меня навсегда отбили … от того, что я должен к этому приближаться. Единственное, что у меня осталось, что мне тогда не успели испортить — это любовь к проектированию и черчению. У меня пять было в школе только по черчению, по всем остальным предметам — четыре, три, иногда даже двойки были, в четверти. Поэтому то, что я делаю — это скорее проектирование, чем изобразительное искусство, хотя я очень хорошо понимаю и могу отличить хорошую работу от плохой. Собственно, основная задача, которую я делаю в студии — я занимаюсь эксплуатацией своего вкуса. То, что мне нравится — оно выходит, а то, что мне не нравится — оно не выходит; это и есть основной продукт, который выпускает студия. Людей много, процессов много и задач много. У нас в компании работает 165 человек. Уследить за всем, что они делают, невозможно, но нет ни одной работы, которая выходила бы на публику безмоего ведома, без моего одобрения и, как правило, которая была бы не мной придумана. Этот вид работ непосредственно делаю я сам — на уровне постановки задач, на уровне процесса творческого и на уровне выпуска этих работ. По сайтам я уже меньше принимаю участие, но мы занимаемся не только сайтами, это всего лишь одно из направлений, которое помогло развиться. До сайтов я занимался обычным графическим дизайном вполне успешно, делал книжки, знаки, логотипы. А сейчас у нас есть пять арт-директоров, кроме меня, которые занимаются вебом, а я занимаюсь промышленным дизайном, графическим дизайном и проектированием ./логотипов/ И там все, что делается, делается при моем непосредственном участии — все фирменные стили, все логотипы, все объекты делаются обязательно под моим начальством. Одно из самых видных начинаний, которое мы сделали помимо интернета, — это производство микроволновой печи для Самсунга, которое нам они заказали. Нет другого такого примера в России, когда такая крупная компания — не сказать «западная» — восточная, международная — заказала бы российской дизайн-студии дизайн своего предмета, который сейчас продается в любом магазине бытовой техники. Таких аналогов нет. Я считаю, что для студии, которая всем известна как веб-студия… Когда я четыре года назад решил заняться промышленным дизайном, я, разумеется, не мог мечтать о таком результате, но сейчас он у меня уже есть. Я тем самым показываю, что любое дело, которым я готов заниматься, если я понимаю, как оно устроено и уже готов в него ввязаться — я его делаю хорошо и, как правило, все остальные только лет через пять начнут переживать, что опять их опередили, что кто-то был первый, а не они, вместо того чтобы сейчас вот сесть и тоже что-нибудь сделать.
— \ вопрос неразборчив/
А.Л. — Да. У меня, к сожалению, нет с собой «инвентаря» для примеров, на сайте такие примеры в большом количестве. У меня есть, например, хрустальный и стеклянный бокал. Я сначала даю в руки стеклянный бокал, по которому можно сделать вывод, что он красивый, изящный, с тонкими стенками — а потом я даю хрустальный бокал. Человек понимает, насколько бессмысленной, тупой работой был бокал из стекла, который он держал секунду назад. На фоне тонкости стенок хрусталя стеклянный бокал воспринимается, как батончик «Марс», который просто было сделать неприлично, потому что хрусталь воспринимается тонким, как лист бумаги. Из этих граней, из этих сравнений возникает внимательное отношение к тому, что происходит. Есть люди, которым все равно, которые всю жизнь будут пить из граненого стакана или из пластмассовой бутылки — а есть люди, которые хотят чего-то еще большего, чем хрусталь. Желательно не останавливаться на том, что уже какой-то объект или какое-то явление просто сегодня существует, они хотят большего. Разница очень хорошо видна, но ее, к сожалению, не все видят. Я ее вижу, очень хорошо эксплуатирую, потому что я мало что другого умею делать.
Глеб Русин, Журнал «Плюс»:
— Вы сказали, что занимаетесь коммерческим, прагматическим, рассчетливым дизайном. В то же время есть проект, например, theatre.ru Он некоммерческий, он не приносит прибыли. Артемий Лебедев как торговая марка известен четкой позицией «нет дизайна ради дизайна, дизайн — форма для продажи продукта». Некоммерческая составляющая — она есть или это разовый проект — случилось — сделали сайт?
А.Л. — Вы не совсем правильно понимаете слово «некоммерческий». Это не значит, что нужно обязательно в лохмотьях выйти на улицу, сидеть юродивым, обдристаться и быть таким печальным. Некоммерческий — это просто значит, что у этого проекта нет задачи на ком-либо зарабатывать деньги. Это не значит, что все, кто занимается некоммерческими проектами, это такие лохи, которые не могут заниматься коммерческими проектами, у них просто какая-то другая задача. Бывают организации «Врачи без границ». Некоммерческая организация, она лезет туда, куда лезть не надо, и помогает людям, с которыми общаться неприятно — у них такая миссия. При этом все эти врачи зарплату получают. Получают, потому что кто-то собирает деньги в какой-то фонд, который позволяет врачам получать зарплату, покупать медикаменты. Здесь то же самое. Когда я вижу огромное, бесконечное количество того, что у нас на профессиональном языке называется «говно», которое везде — в любом городе, на любой улице, в любом помещении, в любом здании очень широко представлено во всех его оттенках, — у меня возникает естественное желание сделать что-нибудь противоположное. Для этого совершенно необязательно я должен пойти в собес за каким-то пособием или какой-то грант получить. Я могу сам заработать деньги на чем-то одном и потратить их на то, что мне приятно, например на проект theatre.ru, который почти десять лет существует, и помогает всем театрам и театральным событиям, конкурсам, фестивалям, всему, что происходит в этом мире — мы там выкладываем рецензии, там есть всё расписание того, где что идет. Мы сами тем людям, которые принимают участие в этом проекте, платим деньги, но ни на ком их не зарабатываем. Это сделано для того, чтобы были какие-то «островки безопасности» в этом мире, состоящем вот из того, о чем я сказал.
За рубежом очень часты случаи, когда какой-нибудь выпускник университета, став миллиардером, своему университету дарит стадион. Зачем он это делает? С одной стороны, чтобы висела табличка и чтобы стадион назывался его именем, а с другой стороны — чтобы кто-нибудь спортом занимался. Глядишь, там кто-нибудь вырастет и у него тоже что-нибудь такое в жизни получится. Когда у тебя есть такая возможность — почему бы ею не воспользоваться? Почему надо обязательно купить «Бентли», а не потратить эти деньги на создание и издание какой-нибудь интересной книжной серии? Вклад от книжной серии будет явно больше, чем вклад от «Бентли», по крайней мере для меня, я себе так это представляю.
Журналист:
— Можете ли вы себя назвать тщеславным человеком? Важно ли для вас то, что ваши проектыделают вас известным?
А.Л. — Дизайнер — профессия совсем не про шоу-бизнес, у него нет таких средств — чисто свето-музыкально-визуальных, какие есть у певца, музыканта или спортсмена. Дизайнер — это очень тихая, замкнутая, аутичная, скучная профессия. Он сидит в кабинете, там ничего не происходит часами, у него нет никаких эмоций на лице. И он, как компьютерный человек, когда ему смешно, не хохочет, а печатает смайлик; при этом у него на лице абсолютно мертвое выражение.
Журналист:
— Такое ощущение, что вы про себя рассказываете
А.Л. — Про себя в том числе, конечно. Я ничем не отличаюсь. О тщеславии… Я не тщеславный человек, а то, что работы подписаны моим именем — для меня это так же естественно, как и то, что, если пойдете сейчас в кино, вы не сможете найти фильм, в котором бы не были перечислены люди, которые этот фильм снимали. Фамилия режиссера будет стоять в начале, написанная крупными буквами. Другой вопрос, что вы можете это все проигнорировать и ждать, ну когда же начнется фильм, ради которого я пришел, уже поп-корн кончается, а я еще ничего не увидел. Точно так же и с моим именем на сайтах. Большинство людей приходит на сайт не для того, чтобы там увидеть мое имя или позлиться из-за того, что еще раз оно там написано — они приходят ради чего-то другого, точно не ради моей подписи. Моя подпись нужна тем, кто более профессионально следит за созданием сайтов, кому важно, откуда вообще это всё взялось.
Журналист:
— Ваш вкус вам помогает или мешает в обыденной, бытовой жизни?
— А.Л. — Я думаю, что он мне скорее помогает, хотя это зависит от того, как к этому относиться. Он мне мешает иногда до такой степени, что меня очень много чё раздражает в обычной бытовой жизни. И мне очень тяжело найти те предметы, которые бы меня устраивали, даже начиная от сорта молока, которое я пью (меня может раздражать дизайн, я его просто не куплю для того, чтобы не поддерживать плохой дизайн, а куплю другое молоко, которое лучше оформлено). И с любыми продуктами так же, с любыми предметами. Меня раздражают помойные ведра, на которых какие-нибудь цветочки нарисованы, я хочу без цветочков. И, разумеется, принимая такие вот решения, я могу ориентироваться только на свой собственный вкус и на свои представления о том, что такое с моей точки зрения хороший дизайн. Мне, с одной стороны, мешает, с другой — я нахожу какие-то вещи, которые меня устраивают, и я живу среди тех вещей, которые мне нравятся. В основном они сегодня уже не продаются. Я очень люблю старые вещи. Не какое-нибудь там роккоко, ампир и всякую классику и резные диваны, ни в коем случае. Но какую-нибудь старую хрень, банку из-под конно-подконных гвоздей я считаю лучшим элементом украшения квартиры, чем какую-нибудь там квадратную дизайнерскую тарелку фарфоровую, которая, с моей точки зрения, бессмысленна и безжизненна.
Журналист:
— У вас есть машина? Вы ее выбирали по дизайнерским характеристикам или по техническим?
А.Л. — У меня такой «полуджип», я его выбирал из соображений, чтобы зимой было удобно на бордюры заезжать и на сугробах парковаться.
Журналист:
— То есть дизайнерские соображения не работали?
А.Л. — Это дизайнерское соображение с моей точки зрения. Покупать автомобиль с просветом в два сантиметра, я считаю, в Москве бессмысленно, и в любом другом городе тоже.
Журналист:
— Дизайн — это не только внешний вид, это еще и прикладные какие-то качества?
А.Л. — Я под дизайном подразумеваю (слово «совокупность», конечно, ужасное) но вот все вместе: и эстетику, и логику, и функциональность — обязательно, потому что если машина красивая… Машины, это вообще отдельный объект, там очень много красивого, но бессмысленного — а если знать еще, как все это производится, что берется там металлический лист, тяжелым прессом штампуется и сидят люди, задача которых специально сделать машину, которая уже через три года морально устареет по внешним характеристикам, потому что через эти три года износятся штампы, которые печатают детали машин, соответственно штампы будут заменены на новые и будет введен новый дизайн, а про старый будет сказано, что на таком старье ездить неприлично, включится вся эта рекламная индустрия. К машинам с этой точки зрения претензий гораздо больше, чем ко многим другим вещам. А база внутри — она не особенно меняется, она десятилетиями одна и та же, только фары — то круглые, то квадратные, то их две, то их три — это как-то совсем, вишенки на пироге. От этого пирог не становится вкуснее. Как пример я могу привести такую ситуацию, которая со мной была. Мне случается участвовать в конкурсах, которые проводят в Москве разные издания, как правило. Конкурсы эти — не просто открытые фестивали, куда все могут прислать свои работы, а приглашаются, скажем так, 25 известных дизайнеров, куда и меня включают, и дают какое-нибудь задание. Мне ни разу не удавалось в этих конкурсах добиться хоть какого-нибудь успеха, даже просто чтоб моя работа была там выставлена. Так получается, что то, как я смотрю на вещи, не соответствует тому, чего ожидают организаторы. Они думают, что все будут ходить по одной линеечке, а я все время выпадаю. Была очень хорошая ситуация, когда журнал «Дизайн Иллюстрэйтед», ныне уже покойный, устроил конкурс, собрав, не помню точно, сколько, — 20 известных дизайнеров, каждому из которых был «выдан» известный шеф-повар какого-нибудь махрового ресторана. Задача дизайнера была придумать эскиз торта, а задача шеф-повара — этот торт воплотить в жизнь. Потом все собирались на тусовку и ели эти произведения. Там не было никаких призовых мест, но если тебя позвали — считалось, что это уже хорошо. И вот я придумал торт. Я начал с чего думать? Что все начнут делать людей из теста, дома из теста, автомобили из теста и прочие объекты. Я не могу себе позволить, чтобы моя работа была «одна из», это просто категорически недопустимо вот в таком соревновательном формате, где меня будут сравнивать. Я подумал, что мой торт должен отличаться тем, что он должен быть самым вкусным из всех. А самый вкусный торт — это торт, которого ты ждешь, которого ты ожидаешь. А торт, которого ты ожидаешь — это торт, которого ты еще не видел, он еще в коробке. И ты всегда, открывая коробку, думаешь: а вдруг этот вкусный. Обычно оказывается — нет. Но ожидание — оно всегда есть. Поэтому я придумал, что торт должен выглядеть, как коробка из-под торта, просто белый параллелепипед с бечевкой и с сиреневой печатью на боку. И пришел я к своему повару, вот в такой вот (жест — пальцы веером) ресторан, к какому-то французу и говорю: «Вот мой эскиз». Говорю: «Чувак, я думаю, ты тоже всю жизнь мечтал сделать самый вкусный торт, а не только те кареты из шоколада, которые ты каждый вечер выкатываешь в свой золотой интерьер». Он посмотрел на это дело, проходит месяц, на следующий день происходит вся эта тусовка. Мне говорят: «Знаешь, твой повар отказался. Он этого делать не будет». Я пришел просто поел все остальные эти марципановые торты — они все были один не вкуснее другого. Из сахара, как из глины, можно слепить все, что угодно, оно форму будет держать, но есть это было нельзя. Каждый торт, к которому я подходил, он был один гаже другого, они все были сделаны ради формы красивой. Ну просто подали бы тогда пластилин, а раздавали бы еду из какого-нибудь другого места. Был даже Белый дом — правительство Российской Федерации, такой, с лампочками внутри, который весь светился, и можно было там нижние этажи пожрать. Вот это вот мой подход к дизайну и подход к дизайну других людей. Я считаю, что «самый вкусный торт» — это лучший дизайн, который можно придумать. А то, что у меня не было антенночек, лампочек, подставочек и инопланетяне не выскакивали из этого кондитерского изделия — это не минус моей работы.
С другими конкурсами примерно такие же были условия. Был конкурс, на который позвали трех дизайнеров — «офис будущего». Давали бюджет большой. Я им описал, какой я хочу сделать офис будущего — они отказались. Потому что я сказал, что это будет земляной пол, деревянный стол и на нем стоит пишущая машинка и свеча, что в будущем такой офис железобетонно будет существовать, он вечный, он будет всегда, а будущее — это то, что будет. А все считают, что будущее — это такая пластиковая панель, лампа дневного света и стул, на который непонятно, как сесть — вот это офис будущего. А ведь люди — они же живые, у них же задницы не меняются со временем, они же не с треугольными там присадками вырастают, им удобно сидеть на том, на чем удобно сидеть, на ящике из-под овощей — гораздо удобнее, чем на модном кресле. Но этот офис не захотели.
Журналист:
— Мы открываем Вас для себя таким необычным человеком. Таких людей мало; в вашем окружении есть похожие на вас? Вас неординарно воспринимают — тяжело ли вам? Или вам не нужно признания? Чувствуете ли вы себя в этом мире одиноким или у вас есть похожие на вас?
А.Л. — Я не думаю, что испытываю какую-то острую необходимость в людях, которые вели бы себя точно так же, как и я — мне, скорее всего, было бы с ними тяжело, наверное. Меньше всего я хотел бы встретить «себя номер два» — понятно, что дело бы закончилось мордобоем. Признание как таковое мне тоже не нужно — мне хорошо не потому, что есть признание, мне хорошо потому, что мне интересно, а интересно МНЕ, а не кому-то еще — этого абсолютно для меня достаточно.
Журналист:
— Четыре года назад вы решили заниматься промышленным дизайном. Я помню, как в Интернете это обсуждалось: «Лебедев совсем сошел с ума, куда он лезет, промдизайн». А что дальше? Дизайн одежды? Стиль личности человеческой? Маникюр, макияж, прическа?
А.Л. — Это то, куда я никогда не полезу. Я всегда выбираю то, что для меня требует минимального напряжения. То, что я очень хорошо понимаю — микроволновые печи — я готов делать до конца жизни, они все ужасные, их можно улучшать до бесконечности и быть главным специалистом по микроволновым печам. То же самое — по утюгам, стиральным машинам и так далее. Я очень хорошо в этом разбираюсь и работы просто непочатый край. А есть вещи про стиль, которых я не понимаю совсем. Я ничего не понимаю в одежде, ничего не понимаю в маникюре, ничего не понимаю в педикюре, ничего не понимаю в прическах, в макияже, ничего непонимаю в очках, в одежде, в обуви — это все вещи, которые мне недоступны. Поэтому я никогда не совершу такой ошибки, чтобы провалиться в область, которую я не понимаю.Если вдруг — через семь лет меняются все клетки в организме — если вдруг придут такие клетки через семь лет, которые заставят меня понять или заставят меня подумать, что вдруг я теперь разбираюсь в дизайне обуви — я тогда сразу сделаю обувь. Хорошую. Пока я этого не понимаю — никогда вжизни я этого не сделаю. Даже больше того — я никогда не возьму такого человека на работу, потому что я не смогу оценить, хорошо он что-то сделал или плохо.
Журналист:
— Что вы предложили про микроволновые печи такого, что ваш дизайн был принят?
А.Л. — В данной печи, которая сейчас вышла, мы ничего принципиально не изменили, мы все сделали на базе того же самого. Все печи — это абсолютно одно и то же, кроме панели. Я придумал кнопку в виде сердца, которая называется «любимый рецепт». Она — элемент, который людям интересно рекламировать, поэтому она поступила в продажу. На этом сердце можно делать деньги.
БАБР
Сделать удобно и остаться незамеченным: специальное интервью с А. Лебедевым
Э.К. — Артемий, Вы — визуальный гурман. Как вам наш местный деликатес — Байкал? Вы там раньше бывали?
А.Л. — На Байкале никогда раньше не был. Порадовало, что он прозрачный. Очень давно не видел прозрачной воды — последний раз на Средиземном море.
Э.К. — Накануне 2005 года на сайте вашей студии был опубликован анонс о том, что в этом году вы «выпустите такие проекты, что все обосрутся». Какой из уже выпущенных проектов вызвал такую реакцию?
А.Л. — Самый заметный проект года — разработка дизайна для микроволновой печи «Самсунг», а год еще только начался. Проекты делаются довольно долго, тот же Самсунг делался почти два года. В этом году выходят еще несколько очень важных, не менее заметных проектов, о которых я пока не могу говорить. К концу года будет уже понятно. Я думаю, проектов, которыми можно будет
очень гордиться, будет за год штуки три. Это очень много.
Э.К. — В каких странах, кроме Украины и Латвии, есть филиалы Студии Артемия Лебедева?
А.Л. — В Германии, во Франции, и, может быть, будет в Казахстане.
Э.К. — Какие самые типовые, самые режущие глаз, самые достающие косяки вебовских текстов?
А.Л. — Просто безграмотность. А еще — бессмысленность.
Э.К. — А в плане подачи? Особенностей текстов для веба?
А.Л. — На вебе нет никакой особенности у текста абсолютно. Пока есть дефицит просто хорошего русского языка, совершенно нет необходимости думать о том, что нужно какие-то специальные тексты для веба писать.
Э.К. — Тексты ваших сайтов выгодно отличаются от соседей по сети
грамотностью. Сколько корректоров вы содержите?
А.Л. — У нас нет просто корректоров, но все редакторы по совместительству корректоры. Десять человек. Нам за эту работу не платят, но я не могу по-другому — чисто физически я не могу читать плохие тексты.
Э.К. — Кроме «Основного закона (Конституции) Студии Лебедева» и кроме «упрощайте», какие еще есть Фирменные стандарты в студии?
А.Л. — Есть три указа. Можно ругаться матом, можно курить и кто не закроет окно на первом этаже, уходя последним — с того штраф.
Э.К. — Существуют ли какие-то особые регламенты на общение с клиентами, на визуальный бардак на рабочем месте?
А.Л. — Никаких. Кто как хочет, тот так и оформляет.
Э.К. — Вы говорили, что у вас есть ряд патентов. Что это за патенты, на
изобретения в каких сферах?
А.Л. — В основном в сферах полезных образцов — это технологии. Например, универсальная клавиатура для набора текстов на любых языках мира, анимированный паззл и т.д.
Э.К. — Сколько клавиш на вашей универсальной клавиатуре?
А.Л. — 101, как и на обычной.
Э.К. — Дизайнер и изобретатель — это синонимы?
А.Л. — Дизайнер — не изобретатель. Задача дизайнера — сделать удобно и остаться незамеченным.
Источник: http://award.region.kz/forum/viewtopic.php?p=1516&sid=80d7e2f339e5d19aef1f1e514c3012b9
Главный герой пресс-конференции сразу предложил журналистам задавать вопросы.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— В одном из интервью вы сказали, что дизайнер — это профессия, которая не требует напряга. В то же время вы пишете, что много лет работаете по 10-12 часов в сутки. Как разрешается это противоречие?
А.Л. — Когда я говорил, что дизайнер — профессия ненапряжная, я имел в виду в первую очередь себя. Меня работа не утомляет; 10-12 часов в сутки я работаю, когда выходные и когда день рождения чей-нибудь остается на вечер; обычно я работаю часов 14 часов, или 16 часов, иногда и больше. Я могу сутки работать. Поскольку я человек очень ленивый вообще в жизни, мне иногда бывает лень уйти с работы. А сидеть за компьютером на стуле — работа небольшая; я могу иногда прямо уснуть на клавиатуре, потому что мне лень дойти до дивана, который у меня в кабинете находится через два метра от стола. Я не очень делаю для себя разделение между работой и отдыхом, потому что, когда я работаю, я не чувствую никакой усталости, я просто сижу и делаю то, что мне приятно. То, что мне неприятно и неинтересно, я стараюсь не делать. Приводить это в качестве примера или рецепта для других дизайнеров я бы, наверное, не стал — кто-то может не понять моего такого отношения, кто-то привык ходить домой, кто-то любит отдыхать, у кого-то есть отпуск. У меня отпуска не бывает никогда и не бывает никаких выходных вообще в принципе. У меня единственный повод отдохнуть — поехать в другой город путешествовать и заодно это с чем-нибудь полезным совместить, типа прочитать лекцию. Сюда я приехал из Новосибирска, с фестиваля «Идея»; у меня там было две лекции и я участвовал в жюри. Отсюда я полечу в Москву, всего на два дня, и улечу в Болгарию. Из таких маленьких кусочков иногда можно сложить и отпуск, но на самом деле почти всегда приходится работать.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— Вы отметили, что вы не берете к себе в компанию людей, которые работают хуже вас. Каковы критерии? Что значит «хуже вас» и могут ли быть люди, которые работают лучше вас?
А.Л. — Естественно. Я испытываю определенную слабость к хорошему дизайну и к людям творческих профессий самых разных — начиная от редакторов и заканчивая иллюстраторами. Если я вижу хороший текст, хорошую картинку или хороший дизайн, хорошую книжку например, я ничего не могу с собой поделать — я хочу с этим человеком работать. Я знаю, что я должен сказать, чтобы он работал еще лучше и получал еще больше удовольствия. Я могу сделать так, чтобы он был востребован, что для любого творческого человека очень важно — чтобы он не просто сидел и писал в стол, не просто делал какие-то вещи, не зная, чем закончится это его стремление к самовыражению — в студии у меня он имеет возможность заниматься так же, как и я, своим любимым делом, получая за это еще и деньги и большое количество заказов — на много месяцев вперед расписание будет составлено и загружено. Разумеется, если бы я приглашал людей, которые делают ровно то же самое, что и я, или если бы они делали что-то хуже, чем я, то тогда я бы не получал никакого удовольствия. Разумеется, все те люди, с которыми я работаю, каждый из них что-то свое делает лучше, чем я. А я лучше всех все это дело организовываю.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— То есть это такие эгоистические соображения?
А.Л. — Можно сказать «эгоистические», а можно сказать, что мне просто так приятнее.
Ольга Куклина, ИГТРК, «Вести-Иркутск»:
— Я слышала, что вы единственный преподаватель МГУ без высшего образования. Чему вы учите насвоих лекциях и чему и у кого учитесь сами?
А.Л. — Я закончил среднюю общеобразовательную школу московскую и проучился всего один курс в университете. Зато за этот курс я познакомился с деканом достаточно хорошо, потому что это был тот человек, который три раза меня оставлял на второй год на первом курсе. Потом я вообще перестал посещать это заведение. Как-то мы встретились с деканом — он проявлял фотографии и я, у меня студия находится недалеко от журфака. Он мне говорит: «А чё б ты у нас лекции не почитал?» И я в течение семестра учил студентов на своем собственном родном факультете журналистики и получил несказанное удовольствие, ставя оценки в зачетки, потому что это то, чего я сам имел не в большом количестве в своей жизни, у меня не много было оценок в зачетке и в основном все плохие.
Чему я учусь? Абсолютно всему, что могу получить у внешнего мира. Учусь у обстоятельств. У меня существует понятие «заявка на дизайн», когда другие люди, не специалисты в дизайне, начинают вывешивать объявления — там не написано «мы приглашаем дизайнера», но как-то иначе сформулировано это желание. Когда на двери написано «закрывайте, пожалуйста, дверь» или «не хлопайте дверью» — это прямой вызов дизайнера, как сантехника. Просто никто не знает, что дизайнер — это тот, кто должен изобрести дверной доводчик, который сам будет эту дверь закрывать, чтобы она не хлопала. Я учу людей обращать внимание на такие вещи, обращать внимание на себя, смотреть на то, как кому что удобно делать, привожу примеры о том, что чтобы перевести мобильник в режим тишины, нужно нажать 8 кнопок на нем и обратить на это внимание. В тот момент, когда ты нажимаешь восьмую, ты уже должен задуматься как дизайнер о том, что, наверное, из этого можно сделать более удобный и простой подход, использовать это как свой инструмент. А дальше уже все остальные вещи — из области рекламы и продаж — как сделать так, чтобы то решение, которое дизайнер придумал для этого мобильного телефона, было востребованным — для этого ему нужны другие специалисты в помощь, менеджеры, рекламисты. Задача дизайнера — заниматься дизайном. У дизайнеров работы — просто непочатый край, конь не валялся и на жизнь хватит любому, кто решит быть дизайнером и заняться дизайном даже сегодня.
Журналист:
— Что вы делаете, если ваш дизайн не нравится заказчику?
А.Л. — Я не помню таких случаев и примеров. Если что-то не нравится заказчику — есть два варианта. Либо проигнорировать то, что ему не нравится и просто выпустить — так тоже бывает — либо не работать с ним дальше, вернуть деньги. Если мне что-то нравится, я в чем-то уверен — я не буду это переделывать только потому, что заказчику это не понравилось. Мнение заказчика сиюминутное, как будто он шел в магазин кафель выбирать — зеленый не хочу, хочу красный — я не хочу выступать в роли кафеля. Я поэтому очень много работаю с заказчиками, объясняю им, что мы делаем и после этого таких проблем, как приемка дизайна, практически у нас не бывает. Мы не обсуждаем дизайн, в отличие от многих. Мы обсуждаем: решена задача, которая перед нами была поставлена, или не решена. А «красиво-некрасиво» говорит человек, который не потрудился пообщаться с дизайнером до начала работы.
Журналист:
— Что самое главное в веб-дизайне, в каком направлении он развивается и будет развиватьсядля пользователей?
А.Л. — Практически всё, что можно было открыть в веб-дизайне для пользователей, для людей, там уже открыто. В ближайшие пять-десять лет ничего принципиально нового не будет. Будут улучшаться технологии и способы подачи информации. Информация, может быть, будет загружаться быстрее; но вы знаете, что такого роста скорости, который ожидался, не произошло, у многих интернет сейчас по скорости такой же, как 10 лет назад. Возможно, улучшатся какие-то технологии изображения, будут мониторы с более хорошим разрешением. Сейчас мониторы безобразные, все абсолютно, у них разрешение, допустим, 100 точек на дюйм, а должны быть мониторы с разрешением хотя бы 300 точек на дюйм, чтобы текст на экране был хоть отдаленно похож на тот текст, который мы видим в книге; его бы уже было гораздо проще читать, с таким разрешением мы могли бы использовать те визуальные приемы, которые сегодня можно использовать в печатной продукции, где разрешение и 1200, и 2400 точек на дюйм, чего на экране сегодня не бывает. Экран — это такая приблизительная условность, она будет восприниматься, как видеоавтоматы начала 80-х, где всё было такое крупнопиксельное, из очень несложных объектов и в небольшом количестве цветов. По сравнению с тем, что сейчас … различить, где уже полноценное видео, с актерами, со взрывами, со взрывающимися машинами — настоящее кино — смотришь, только сам в него играешь. Вот такая же будет разница. А собственно сама суть игры — она остается той же. Задача — передать информацию — та же. Некоторые сайты — сайты газет и журналов — они такими же и останутся, потому что как журналисты писали свои статьи, так они их и дальше будут писать, в этом ничего нового не происходит, за последние 300 лет мало что поменялось. Интернет в данном случае просто более удобный способ получения этой информации. Будет больше приборов, которые смогут эту информацию получать. Телефоны будут с большим разрешением, с большой пропускной способностью; может быть, это будут не телефоны, а что-то еще, что позволит находиться в Интернете все время, не думая о том, какая у тебя скорость. Все остальные законы и принципы останутся.
Журналист:
— От одного иркутского дизайнера услышал накануне лекции фразу: «Сам не знаю, зачем иду,что могу услышать такого, что я бы уже не прочитал в Интернете». Что на этой лекции можноуслышать такого, чего не было в Интернете от вас?
А.Л. — Я бы на месте этого дизайнера, если бы кто-нибудь приехал прочитать лекцию и мне было бы интересно этого человека послушать и я был бы уверен, что все, что можно прочитать, я уже прочитал, (я довольно много читаю, но при этом есть миллионы людей, с которыми мне было бы очень интересно встретиться хотя бы ради одной простой причины. Мне интересно посмотреть на живого человека, у которого получилось сделать то, что у него получилось сделать, и при этом те слова, которые он может произнести для меня будут лучшим подтверждением правоты этого человека, его уверенности в том, что он говорит). Если бы я был на месте этого дизайнера, я бы себя слушал именно с этой точки зрения: почему у этого гада получилось, а я, который самый умный и все книжки на свете прочитал, на его лекцию пришел. То есть если я такой умный, то почему я такой бедный.
Журналист:
— Вы говорили, что в каждом городе выбираете лучшего дизайнера.
А.Л. — В Иркутске я еще не нашел.
Журналист:
— Собираетесь?
А.Л. — У меня лекция — не поход за рыбой с сетью, я приезжаю читать лекции не для того, чтобы найти новых заказчиков и не для того, чтобы пополнить свой штат. Даже если будет какой-то дизайнер, который меня заинтересует, все равно я с ним буду еще какое-то время переписываться, он получит тестовые задания, только потом приедет в Москву и у него начнется испытательный срок. Это вовсе не так просто, как кажется.
Журналист:
— В списке городов, которые Вы посетили, Вы не указали Москву. Вы не были в Москве?
А.Л. — Базовая станция не считается. Это все равно, что указывать среди языков, которые ты знаешь, русский.
Журналист:
— Ваше впечатление от иркутских дизайнеров, есть ли потенциал?
А.Л. — Вопрос был бы смысл задать завтра. Сегодня передо мной сидят люди, которые пока что еще даже ничего не спросили, они только слушают, им показываю картинки я. А завтра будет мастер-класс, на который придут дизайнеры, покажут свои работы, и я буду давать им какие-то советы; тогда из того, что я увижу… Я не смогу делать выводы об иркутском дизайне, я смогу делать выводы о том, что те 15 человек, которые придут, мне покажут и смогу сказать, какая из этих работ самой удачной оказалась. А делать обобщающие выводы, тем более давать прогнозы иркутскому дизайну глядя на слушающий тебя класс — это было бы очень большой спекуляцией.
Журналист:
— Откуда родом сотрудники Вашей студии?
А.Л. — Среди людей, работающих в нашей студии, большинство не из Москвы. География очень широкая — начиная от Германии и заканчивая Хабаровском.
Журналист:
— С чем это связано?
А.Л. — Я москвичей не люблю, они снобы, жлобы и хамы.
Журналист:
— Вы, простите, по-моему, москвич?
А.Л. — Я москвич, но я себя чувствую человеком, который приехал в этот город. Зная, как работают москвичи и зная их трудолюбие — я точно какая-то ошибка.
Журналист:
— Если бы Вас попросили разработать герб России, каким бы он был?
А.Л. — Мне сложно ответить на этот вопрос просто так, но думаю, что, вполне может быть, это был бы не герб в его сегодняшнем виде, потому что гербы были хороши в тот момент, когда их придумывали, … в геральдическую эпоху, то есть достаточно давно. А сейчас делать гербы — это смешно, потому что сейчас герб есть у любой пиццерии и начинать разрабатывать герб для страны, пытаясь туда как-то засунуть историю — я бы просто выбрал другое средство какое-то; возможно, это был бы совсем не герб.
Дмитрий Таевский, BABR.ru :
— Ваше отношение к конкурсам сайтов и к тому, что они в России стремительно вырождаются, их становится все меньше и меньше.
А.Л. — Это хорошо, что их становится меньше — остаются более серьезные, те, которые смогли себя как-то организовать, вообще чего-то сделать. Я сейчас из Новосибирска, где был очень хороший конкурс «Идея». Он, с одной стороны, рекламный конкурс, но там есть несколько номинаций — сайты, промосайты, баннеры. С одной стороны, был виден слабый уровень сайтов вообще — на фоне телевизионных роликов или на фоне печатной рекламы сайты выглядят какой-то бедной сироткой; непонятно, как те же самые умные люди вдруг почему-то, садясь делать сайт, а не печатную рекламу, производят что-то абсолютно беспомощное, неинтересное и скучное. Просто отсутствие пока что опыта. К конкурсам я отношусь… Я не могу сказать, что очень люблю. В российских конкурсах сам принципиально не участвую никогда — такое у меня правило. На Украине я подаю работы, а в России нет. Просто потому, что мне не хочется попадать в ситуацию междусобойчика и не хочется, чтобы оценивали или не оценивали меня, а не мою работу. В любой другой стране я буду гораздо более сливаться с фоном. Идя по улицам Лондона, я могу не переживать, что кто-нибудь меня узнает. Здесь ситуация другая.
Глеб Русин, журнал «Плюс»:
— Вы — человек нетусовочный, как написано на вашем сайте tema.ru. Для многих тусовки,междусобойчики — средство отдыха. Вы сказали, что работа для вас — не в тягость, но все-такинаверное наступает критический момент, когда вы понимаете — всё, и глаза устали, и голова несоображает. Как вы отдыхаете?
А.Л. — Читаю.
Жураналист:
— И путешествуете?
А.Л. — И, путешествуя, тоже читаю; всегда беру с собой две-три книги.
Ольга Куклина, ИГТРК, «Вести-Иркутск»:
— Что вы читаете сейчас?
А.Л. — Сейчас я читаю книжку про историю копирайта, которую написал профессор одной из нью-йоркских школ бизнеса. Он написал хороший труд, я его с удовольствием читаю, мне интересно, как … устроено. Она на английском языке.
Дмитрий Таевский, BABR.ru :
— В сети ходят упорные слухи, что вы уже сам ничего не рисуете, просто потому что некогда,что «Артемий Лебедев» — это сейчас просто марка.
А.Л. — «Артемий Лебедев» — безусловно, зарегистрированный товарный знак Российской Федерации по некоторым классам; по-моему, в 2000 году я его зарегистрировал — сразу, как прочитал новость о том, что Мик Джаггер свое имя запатентовал. Самому мне это в голову не приходило, я прочитал новость и решил — а чем я хуже. Тут же подал регистрацию и получил патент. То, что касается рисования — рисовать я никогда не умел.
Последний раз я рисовал, когда мне было пять лет, меня отдали в художественную секцию, там из меня это умение выбили навсегда идиотскими методами. Хотя меня взяли экстерном — там принимали с семи лет, меня взяли в пять, но… Это была художественная секция при Русском музее, там почему-то была такая методика, что нужно обязательно весь фон закрашивать. А мне в этом возрасте — я нарисовал какой-то объект сверху, какую-нибудь лису — а нижняя часть листа у меня белая. Мне говорят: «Нет, пожалуйста, закрась весь лист». Примерно за месяц или за два, когда я посещал эти занятия, они у меня навсегда отбили … от того, что я должен к этому приближаться. Единственное, что у меня осталось, что мне тогда не успели испортить — это любовь к проектированию и черчению. У меня пять было в школе только по черчению, по всем остальным предметам — четыре, три, иногда даже двойки были, в четверти. Поэтому то, что я делаю — это скорее проектирование, чем изобразительное искусство, хотя я очень хорошо понимаю и могу отличить хорошую работу от плохой. Собственно, основная задача, которую я делаю в студии — я занимаюсь эксплуатацией своего вкуса. То, что мне нравится — оно выходит, а то, что мне не нравится — оно не выходит; это и есть основной продукт, который выпускает студия. Людей много, процессов много и задач много. У нас в компании работает 165 человек. Уследить за всем, что они делают, невозможно, но нет ни одной работы, которая выходила бы на публику безмоего ведома, без моего одобрения и, как правило, которая была бы не мной придумана. Этот вид работ непосредственно делаю я сам — на уровне постановки задач, на уровне процесса творческого и на уровне выпуска этих работ. По сайтам я уже меньше принимаю участие, но мы занимаемся не только сайтами, это всего лишь одно из направлений, которое помогло развиться. До сайтов я занимался обычным графическим дизайном вполне успешно, делал книжки, знаки, логотипы. А сейчас у нас есть пять арт-директоров, кроме меня, которые занимаются вебом, а я занимаюсь промышленным дизайном, графическим дизайном и проектированием ./логотипов/ И там все, что делается, делается при моем непосредственном участии — все фирменные стили, все логотипы, все объекты делаются обязательно под моим начальством. Одно из самых видных начинаний, которое мы сделали помимо интернета, — это производство микроволновой печи для Самсунга, которое нам они заказали. Нет другого такого примера в России, когда такая крупная компания — не сказать «западная» — восточная, международная — заказала бы российской дизайн-студии дизайн своего предмета, который сейчас продается в любом магазине бытовой техники. Таких аналогов нет. Я считаю, что для студии, которая всем известна как веб-студия… Когда я четыре года назад решил заняться промышленным дизайном, я, разумеется, не мог мечтать о таком результате, но сейчас он у меня уже есть. Я тем самым показываю, что любое дело, которым я готов заниматься, если я понимаю, как оно устроено и уже готов в него ввязаться — я его делаю хорошо и, как правило, все остальные только лет через пять начнут переживать, что опять их опередили, что кто-то был первый, а не они, вместо того чтобы сейчас вот сесть и тоже что-нибудь сделать.
— \ вопрос неразборчив/
А.Л. — Да. У меня, к сожалению, нет с собой «инвентаря» для примеров, на сайте такие примеры в большом количестве. У меня есть, например, хрустальный и стеклянный бокал. Я сначала даю в руки стеклянный бокал, по которому можно сделать вывод, что он красивый, изящный, с тонкими стенками — а потом я даю хрустальный бокал. Человек понимает, насколько бессмысленной, тупой работой был бокал из стекла, который он держал секунду назад. На фоне тонкости стенок хрусталя стеклянный бокал воспринимается, как батончик «Марс», который просто было сделать неприлично, потому что хрусталь воспринимается тонким, как лист бумаги. Из этих граней, из этих сравнений возникает внимательное отношение к тому, что происходит. Есть люди, которым все равно, которые всю жизнь будут пить из граненого стакана или из пластмассовой бутылки — а есть люди, которые хотят чего-то еще большего, чем хрусталь. Желательно не останавливаться на том, что уже какой-то объект или какое-то явление просто сегодня существует, они хотят большего. Разница очень хорошо видна, но ее, к сожалению, не все видят. Я ее вижу, очень хорошо эксплуатирую, потому что я мало что другого умею делать.
Глеб Русин, Журнал «Плюс»:
— Вы сказали, что занимаетесь коммерческим, прагматическим, рассчетливым дизайном. В то же время есть проект, например, theatre.ru Он некоммерческий, он не приносит прибыли. Артемий Лебедев как торговая марка известен четкой позицией «нет дизайна ради дизайна, дизайн — форма для продажи продукта». Некоммерческая составляющая — она есть или это разовый проект — случилось — сделали сайт?
А.Л. — Вы не совсем правильно понимаете слово «некоммерческий». Это не значит, что нужно обязательно в лохмотьях выйти на улицу, сидеть юродивым, обдристаться и быть таким печальным. Некоммерческий — это просто значит, что у этого проекта нет задачи на ком-либо зарабатывать деньги. Это не значит, что все, кто занимается некоммерческими проектами, это такие лохи, которые не могут заниматься коммерческими проектами, у них просто какая-то другая задача. Бывают организации «Врачи без границ». Некоммерческая организация, она лезет туда, куда лезть не надо, и помогает людям, с которыми общаться неприятно — у них такая миссия. При этом все эти врачи зарплату получают. Получают, потому что кто-то собирает деньги в какой-то фонд, который позволяет врачам получать зарплату, покупать медикаменты. Здесь то же самое. Когда я вижу огромное, бесконечное количество того, что у нас на профессиональном языке называется «говно», которое везде — в любом городе, на любой улице, в любом помещении, в любом здании очень широко представлено во всех его оттенках, — у меня возникает естественное желание сделать что-нибудь противоположное. Для этого совершенно необязательно я должен пойти в собес за каким-то пособием или какой-то грант получить. Я могу сам заработать деньги на чем-то одном и потратить их на то, что мне приятно, например на проект theatre.ru, который почти десять лет существует, и помогает всем театрам и театральным событиям, конкурсам, фестивалям, всему, что происходит в этом мире — мы там выкладываем рецензии, там есть всё расписание того, где что идет. Мы сами тем людям, которые принимают участие в этом проекте, платим деньги, но ни на ком их не зарабатываем. Это сделано для того, чтобы были какие-то «островки безопасности» в этом мире, состоящем вот из того, о чем я сказал.
За рубежом очень часты случаи, когда какой-нибудь выпускник университета, став миллиардером, своему университету дарит стадион. Зачем он это делает? С одной стороны, чтобы висела табличка и чтобы стадион назывался его именем, а с другой стороны — чтобы кто-нибудь спортом занимался. Глядишь, там кто-нибудь вырастет и у него тоже что-нибудь такое в жизни получится. Когда у тебя есть такая возможность — почему бы ею не воспользоваться? Почему надо обязательно купить «Бентли», а не потратить эти деньги на создание и издание какой-нибудь интересной книжной серии? Вклад от книжной серии будет явно больше, чем вклад от «Бентли», по крайней мере для меня, я себе так это представляю.
Журналист:
— Можете ли вы себя назвать тщеславным человеком? Важно ли для вас то, что ваши проектыделают вас известным?
А.Л. — Дизайнер — профессия совсем не про шоу-бизнес, у него нет таких средств — чисто свето-музыкально-визуальных, какие есть у певца, музыканта или спортсмена. Дизайнер — это очень тихая, замкнутая, аутичная, скучная профессия. Он сидит в кабинете, там ничего не происходит часами, у него нет никаких эмоций на лице. И он, как компьютерный человек, когда ему смешно, не хохочет, а печатает смайлик; при этом у него на лице абсолютно мертвое выражение.
Журналист:
— Такое ощущение, что вы про себя рассказываете
А.Л. — Про себя в том числе, конечно. Я ничем не отличаюсь. О тщеславии… Я не тщеславный человек, а то, что работы подписаны моим именем — для меня это так же естественно, как и то, что, если пойдете сейчас в кино, вы не сможете найти фильм, в котором бы не были перечислены люди, которые этот фильм снимали. Фамилия режиссера будет стоять в начале, написанная крупными буквами. Другой вопрос, что вы можете это все проигнорировать и ждать, ну когда же начнется фильм, ради которого я пришел, уже поп-корн кончается, а я еще ничего не увидел. Точно так же и с моим именем на сайтах. Большинство людей приходит на сайт не для того, чтобы там увидеть мое имя или позлиться из-за того, что еще раз оно там написано — они приходят ради чего-то другого, точно не ради моей подписи. Моя подпись нужна тем, кто более профессионально следит за созданием сайтов, кому важно, откуда вообще это всё взялось.
Журналист:
— Ваш вкус вам помогает или мешает в обыденной, бытовой жизни?
— А.Л. — Я думаю, что он мне скорее помогает, хотя это зависит от того, как к этому относиться. Он мне мешает иногда до такой степени, что меня очень много чё раздражает в обычной бытовой жизни. И мне очень тяжело найти те предметы, которые бы меня устраивали, даже начиная от сорта молока, которое я пью (меня может раздражать дизайн, я его просто не куплю для того, чтобы не поддерживать плохой дизайн, а куплю другое молоко, которое лучше оформлено). И с любыми продуктами так же, с любыми предметами. Меня раздражают помойные ведра, на которых какие-нибудь цветочки нарисованы, я хочу без цветочков. И, разумеется, принимая такие вот решения, я могу ориентироваться только на свой собственный вкус и на свои представления о том, что такое с моей точки зрения хороший дизайн. Мне, с одной стороны, мешает, с другой — я нахожу какие-то вещи, которые меня устраивают, и я живу среди тех вещей, которые мне нравятся. В основном они сегодня уже не продаются. Я очень люблю старые вещи. Не какое-нибудь там роккоко, ампир и всякую классику и резные диваны, ни в коем случае. Но какую-нибудь старую хрень, банку из-под конно-подконных гвоздей я считаю лучшим элементом украшения квартиры, чем какую-нибудь там квадратную дизайнерскую тарелку фарфоровую, которая, с моей точки зрения, бессмысленна и безжизненна.
Журналист:
— У вас есть машина? Вы ее выбирали по дизайнерским характеристикам или по техническим?
А.Л. — У меня такой «полуджип», я его выбирал из соображений, чтобы зимой было удобно на бордюры заезжать и на сугробах парковаться.
Журналист:
— То есть дизайнерские соображения не работали?
А.Л. — Это дизайнерское соображение с моей точки зрения. Покупать автомобиль с просветом в два сантиметра, я считаю, в Москве бессмысленно, и в любом другом городе тоже.
Журналист:
— Дизайн — это не только внешний вид, это еще и прикладные какие-то качества?
А.Л. — Я под дизайном подразумеваю (слово «совокупность», конечно, ужасное) но вот все вместе: и эстетику, и логику, и функциональность — обязательно, потому что если машина красивая… Машины, это вообще отдельный объект, там очень много красивого, но бессмысленного — а если знать еще, как все это производится, что берется там металлический лист, тяжелым прессом штампуется и сидят люди, задача которых специально сделать машину, которая уже через три года морально устареет по внешним характеристикам, потому что через эти три года износятся штампы, которые печатают детали машин, соответственно штампы будут заменены на новые и будет введен новый дизайн, а про старый будет сказано, что на таком старье ездить неприлично, включится вся эта рекламная индустрия. К машинам с этой точки зрения претензий гораздо больше, чем ко многим другим вещам. А база внутри — она не особенно меняется, она десятилетиями одна и та же, только фары — то круглые, то квадратные, то их две, то их три — это как-то совсем, вишенки на пироге. От этого пирог не становится вкуснее. Как пример я могу привести такую ситуацию, которая со мной была. Мне случается участвовать в конкурсах, которые проводят в Москве разные издания, как правило. Конкурсы эти — не просто открытые фестивали, куда все могут прислать свои работы, а приглашаются, скажем так, 25 известных дизайнеров, куда и меня включают, и дают какое-нибудь задание. Мне ни разу не удавалось в этих конкурсах добиться хоть какого-нибудь успеха, даже просто чтоб моя работа была там выставлена. Так получается, что то, как я смотрю на вещи, не соответствует тому, чего ожидают организаторы. Они думают, что все будут ходить по одной линеечке, а я все время выпадаю. Была очень хорошая ситуация, когда журнал «Дизайн Иллюстрэйтед», ныне уже покойный, устроил конкурс, собрав, не помню точно, сколько, — 20 известных дизайнеров, каждому из которых был «выдан» известный шеф-повар какого-нибудь махрового ресторана. Задача дизайнера была придумать эскиз торта, а задача шеф-повара — этот торт воплотить в жизнь. Потом все собирались на тусовку и ели эти произведения. Там не было никаких призовых мест, но если тебя позвали — считалось, что это уже хорошо. И вот я придумал торт. Я начал с чего думать? Что все начнут делать людей из теста, дома из теста, автомобили из теста и прочие объекты. Я не могу себе позволить, чтобы моя работа была «одна из», это просто категорически недопустимо вот в таком соревновательном формате, где меня будут сравнивать. Я подумал, что мой торт должен отличаться тем, что он должен быть самым вкусным из всех. А самый вкусный торт — это торт, которого ты ждешь, которого ты ожидаешь. А торт, которого ты ожидаешь — это торт, которого ты еще не видел, он еще в коробке. И ты всегда, открывая коробку, думаешь: а вдруг этот вкусный. Обычно оказывается — нет. Но ожидание — оно всегда есть. Поэтому я придумал, что торт должен выглядеть, как коробка из-под торта, просто белый параллелепипед с бечевкой и с сиреневой печатью на боку. И пришел я к своему повару, вот в такой вот (жест — пальцы веером) ресторан, к какому-то французу и говорю: «Вот мой эскиз». Говорю: «Чувак, я думаю, ты тоже всю жизнь мечтал сделать самый вкусный торт, а не только те кареты из шоколада, которые ты каждый вечер выкатываешь в свой золотой интерьер». Он посмотрел на это дело, проходит месяц, на следующий день происходит вся эта тусовка. Мне говорят: «Знаешь, твой повар отказался. Он этого делать не будет». Я пришел просто поел все остальные эти марципановые торты — они все были один не вкуснее другого. Из сахара, как из глины, можно слепить все, что угодно, оно форму будет держать, но есть это было нельзя. Каждый торт, к которому я подходил, он был один гаже другого, они все были сделаны ради формы красивой. Ну просто подали бы тогда пластилин, а раздавали бы еду из какого-нибудь другого места. Был даже Белый дом — правительство Российской Федерации, такой, с лампочками внутри, который весь светился, и можно было там нижние этажи пожрать. Вот это вот мой подход к дизайну и подход к дизайну других людей. Я считаю, что «самый вкусный торт» — это лучший дизайн, который можно придумать. А то, что у меня не было антенночек, лампочек, подставочек и инопланетяне не выскакивали из этого кондитерского изделия — это не минус моей работы.
С другими конкурсами примерно такие же были условия. Был конкурс, на который позвали трех дизайнеров — «офис будущего». Давали бюджет большой. Я им описал, какой я хочу сделать офис будущего — они отказались. Потому что я сказал, что это будет земляной пол, деревянный стол и на нем стоит пишущая машинка и свеча, что в будущем такой офис железобетонно будет существовать, он вечный, он будет всегда, а будущее — это то, что будет. А все считают, что будущее — это такая пластиковая панель, лампа дневного света и стул, на который непонятно, как сесть — вот это офис будущего. А ведь люди — они же живые, у них же задницы не меняются со временем, они же не с треугольными там присадками вырастают, им удобно сидеть на том, на чем удобно сидеть, на ящике из-под овощей — гораздо удобнее, чем на модном кресле. Но этот офис не захотели.
Журналист:
— Мы открываем Вас для себя таким необычным человеком. Таких людей мало; в вашем окружении есть похожие на вас? Вас неординарно воспринимают — тяжело ли вам? Или вам не нужно признания? Чувствуете ли вы себя в этом мире одиноким или у вас есть похожие на вас?
А.Л. — Я не думаю, что испытываю какую-то острую необходимость в людях, которые вели бы себя точно так же, как и я — мне, скорее всего, было бы с ними тяжело, наверное. Меньше всего я хотел бы встретить «себя номер два» — понятно, что дело бы закончилось мордобоем. Признание как таковое мне тоже не нужно — мне хорошо не потому, что есть признание, мне хорошо потому, что мне интересно, а интересно МНЕ, а не кому-то еще — этого абсолютно для меня достаточно.
Журналист:
— Четыре года назад вы решили заниматься промышленным дизайном. Я помню, как в Интернете это обсуждалось: «Лебедев совсем сошел с ума, куда он лезет, промдизайн». А что дальше? Дизайн одежды? Стиль личности человеческой? Маникюр, макияж, прическа?
А.Л. — Это то, куда я никогда не полезу. Я всегда выбираю то, что для меня требует минимального напряжения. То, что я очень хорошо понимаю — микроволновые печи — я готов делать до конца жизни, они все ужасные, их можно улучшать до бесконечности и быть главным специалистом по микроволновым печам. То же самое — по утюгам, стиральным машинам и так далее. Я очень хорошо в этом разбираюсь и работы просто непочатый край. А есть вещи про стиль, которых я не понимаю совсем. Я ничего не понимаю в одежде, ничего не понимаю в маникюре, ничего не понимаю в педикюре, ничего не понимаю в прическах, в макияже, ничего непонимаю в очках, в одежде, в обуви — это все вещи, которые мне недоступны. Поэтому я никогда не совершу такой ошибки, чтобы провалиться в область, которую я не понимаю.Если вдруг — через семь лет меняются все клетки в организме — если вдруг придут такие клетки через семь лет, которые заставят меня понять или заставят меня подумать, что вдруг я теперь разбираюсь в дизайне обуви — я тогда сразу сделаю обувь. Хорошую. Пока я этого не понимаю — никогда вжизни я этого не сделаю. Даже больше того — я никогда не возьму такого человека на работу, потому что я не смогу оценить, хорошо он что-то сделал или плохо.
Журналист:
— Что вы предложили про микроволновые печи такого, что ваш дизайн был принят?
А.Л. — В данной печи, которая сейчас вышла, мы ничего принципиально не изменили, мы все сделали на базе того же самого. Все печи — это абсолютно одно и то же, кроме панели. Я придумал кнопку в виде сердца, которая называется «любимый рецепт». Она — элемент, который людям интересно рекламировать, поэтому она поступила в продажу. На этом сердце можно делать деньги.
БАБР
Сделать удобно и остаться незамеченным: специальное интервью с А. Лебедевым
Э.К. — Артемий, Вы — визуальный гурман. Как вам наш местный деликатес — Байкал? Вы там раньше бывали?
А.Л. — На Байкале никогда раньше не был. Порадовало, что он прозрачный. Очень давно не видел прозрачной воды — последний раз на Средиземном море.
Э.К. — Накануне 2005 года на сайте вашей студии был опубликован анонс о том, что в этом году вы «выпустите такие проекты, что все обосрутся». Какой из уже выпущенных проектов вызвал такую реакцию?
А.Л. — Самый заметный проект года — разработка дизайна для микроволновой печи «Самсунг», а год еще только начался. Проекты делаются довольно долго, тот же Самсунг делался почти два года. В этом году выходят еще несколько очень важных, не менее заметных проектов, о которых я пока не могу говорить. К концу года будет уже понятно. Я думаю, проектов, которыми можно будет
очень гордиться, будет за год штуки три. Это очень много.
Э.К. — В каких странах, кроме Украины и Латвии, есть филиалы Студии Артемия Лебедева?
А.Л. — В Германии, во Франции, и, может быть, будет в Казахстане.
Э.К. — Какие самые типовые, самые режущие глаз, самые достающие косяки вебовских текстов?
А.Л. — Просто безграмотность. А еще — бессмысленность.
Э.К. — А в плане подачи? Особенностей текстов для веба?
А.Л. — На вебе нет никакой особенности у текста абсолютно. Пока есть дефицит просто хорошего русского языка, совершенно нет необходимости думать о том, что нужно какие-то специальные тексты для веба писать.
Э.К. — Тексты ваших сайтов выгодно отличаются от соседей по сети
грамотностью. Сколько корректоров вы содержите?
А.Л. — У нас нет просто корректоров, но все редакторы по совместительству корректоры. Десять человек. Нам за эту работу не платят, но я не могу по-другому — чисто физически я не могу читать плохие тексты.
Э.К. — Кроме «Основного закона (Конституции) Студии Лебедева» и кроме «упрощайте», какие еще есть Фирменные стандарты в студии?
А.Л. — Есть три указа. Можно ругаться матом, можно курить и кто не закроет окно на первом этаже, уходя последним — с того штраф.
Э.К. — Существуют ли какие-то особые регламенты на общение с клиентами, на визуальный бардак на рабочем месте?
А.Л. — Никаких. Кто как хочет, тот так и оформляет.
Э.К. — Вы говорили, что у вас есть ряд патентов. Что это за патенты, на
изобретения в каких сферах?
А.Л. — В основном в сферах полезных образцов — это технологии. Например, универсальная клавиатура для набора текстов на любых языках мира, анимированный паззл и т.д.
Э.К. — Сколько клавиш на вашей универсальной клавиатуре?
А.Л. — 101, как и на обычной.
Э.К. — Дизайнер и изобретатель — это синонимы?
А.Л. — Дизайнер — не изобретатель. Задача дизайнера — сделать удобно и остаться незамеченным.
Источник: http://award.region.kz/forum/viewtopic.php?p=1516&sid=80d7e2f339e5d19aef1f1e514c3012b9
Подписаться на:
Сообщения (Atom)